Ночной Странник

– Во-первых, – сказал мой отец, – это не так просто. Она не служанка. Не придет по щелчку пальцев. Чтобы призвать бога, надаку или как там его назвать, нужно сделать в их честь нечто, чего они желают, и еще оставаться искренне верующим, желать им служить. Я не хочу совершать кровавое убийство в какой-то пещере, особенно если все это может оказаться зря. А во-вторых, что бы мы могли ей предложить? Что сами себя истребим, а потом введем Кодекс Земли?

– Тогда нужно попросить Идущего Вверх. Или другого кирененского надаку. Вызовем Камарассу.

– Его давным-давно никто не видел. Да и боги не могут вести войны, тохимон. Просто не могут. Уничтожили бы мир и себя.

– Согласно Книге Дороги, иногда так случилось, – заметил я.

– Да, сын. И согласно Книге, тогда был уничтожен мир.

* * *

Дни проходили, а засуха длилась. Казалось, никто не помнит, когда шел дождь. Даже озеро в Облачных Палатах сократилось, вокруг островов и на берегу появились большие языки песка, из воды теперь вырастали скалы, которых ранее не было видно. Наши ручьи превратились в ленивые, едва сочащиеся водяные нити.

Отец решил вывести армию, чтобы та обеспечивала порядок. Амитрайская тяжелая пехота, которая поколениями покоряла свет, теперь должна была установить мир в собственных городах. Дорогами всей империи, изо всех провинций тянулись ряды повозок с бочками воды и пищей. В прибрежных провинциях налоги достигли почти двадцати от сотни, а купцы впали в ярость.

В столице пока было безопасно, но везде виднелись отряды армии с большими щитами и боевыми копьями – в полном вооружении. Горожане, которые никогда не видели собственную армию в боевой готовности, смотрели на происходящее с испугом и недоверием.

Меня же пугало кое-что другое.

Мы шли с Брусом краем улицы, чуть менее забитой людьми, чем обычно. Чем дольше продолжалась засуха, тем отчетливее было видно, что город изменился. Много лавок и контор закрыто. Овощи и фрукты на прилавках были мерзкими, сморщенными и покрытыми коричневыми пятнами. Над берегом реки, под стенами с ревом горели высокие костры. На улицах, везде, где лежала тень, отдыхали изможденные люди, невзирая на мух, которые садились на их лица. Всюду можно было повстречать тех, кто выпрашивал глоток воды.

По улицам толкали повозки на высоких колесах, в них забрасывали тела тех, кто умер от жары или от жажды, поскольку случалось теперь и такое. Также забрасывали на повозки трупы тех, кого находили после восхода солнца. Лежащих на улицах, синих и одеревеневших, с перерезанными глотками и вырванными сердцами. Тех, кто нарушил один из многочисленных законов Кодекса Земли.

Тела сжигали под стенами, чтобы не допустить эпидемий. У костров постоянно кружили группки рыдающих женщин в черных повязках, выглядящих как вороны. Всюду витал смрад жженой плоти и летали мухи. Миллионы мух.

Мы с Брусом смотрели на это и молчали. Отец специальным эдиктом приказал представителям всех культов выдавать пищу и воду, опекать страждущих, но двери большинства храмов были затворены. На стенах же их охрой или сажей рисовали знак Подземного Лона.

– Напьемся чего-нибудь, – сказал Брус. – Пусть бы это и стоило дирхан. Я угощаю.

Работающую таверну мы нашли с трудом. Пальмового сока здесь не было. Мы сидели над кубками разведенного, теплого пряного пива, смотрели на стену напротив, где углем было накарябано: «Близится Огонь Пустыни».

– Если бы только пошел дождь, – процедил глухо Брус. – Обычный дождь. Лучше всего – сейчас. Еще мог бы поспеть второй летний урожай. Тогда мы сразу загнали бы голытьбу в кровавых тряпках назад, под землю, где им и место. Вместе с Подземной Сукой, огнями и пустынями. Город бы ожил. Снова заиграла бы музыка на площадях.

Он отпил теплого напитка и скривился:

– Попахивает гнилью. Мерзавец разводит его водой из реки. Если пойдет дождь, знаешь что я сделаю, Рыжая Башка?

– Что, ситар Тендзин?

– Подарю тебе золотой шекль, ситар Арджук. Да и себе возьму один.

Серединой улицы прошли шестеро солдат. «Двенадцатый тимен, „Канадирский“», – подумал я машинально, глядя на знак на их щитах.

– Что означает этот символ над знаком «черной руки», ситар Тендзин?

– Какой символ?

– Тот, что выглядит как пересекающиеся полукруги.

Брус заиграл желваками:

– Сами себе намалевали. Это «два месяца» – знак Лунных Братьев. Двоих жеребчиков Толстой Бабы, сидящих подле ее засратого подземного трона, – последние слова Брус произнес громко, словно бы прямо в лицо патруля. Раздался хруст, и солдаты остановились, а потом со стуком поставили на землю копья.

– Ты к нам обращался, селюк? – спросил командир и подошел к нашему столику. Солдаты встали кругом, заслонив нас и командира от остальной улицы.

Брус чуть улыбнулся, потянувшись под полу куртки. А потом рука его внезапно выстрелила вперед, а два пальца ухватили кадык командира, словно когтями. Брус вынул из-под куртки тяжелую железную печать и сунул под нос главному. Солдаты замерли. Брус отпустил горло командира и привстал с табурета.

– Очистить щиты, – сказал. – Сейчас же!