Ночной Странник

Кресало выстреливает пучками искр. Я раздуваю жар на кусочке коры, на кучке трухи и иголок, пока не появляется пламя.

Когда грею ладони у потрескивающего огня, что жрет сухие прутья, думаю о кофе. Эспрессо из крохотной чашки с капелькой крема поверху. Этот, на телеге, все сидит и закидывает с кончика ножа кусочки мяса в рот.

— Присядь к огню, — говорю я.

— Я мог бы тебя убить, — отвечает он с полным ртом.

— Но не убил.

— Это ловко — так спать на дереве.

— Как видно, недостаточно ловко. Так и будешь кричать с тележки?

— Предпочитаю глядеть на мир с козел. Выше. Лучше видно.

Я вытаскиваю из укрытия свои вещи. Тюки, сумы, наконец — седло, на котором и сажусь у огня. Хоть для чего-то пригождается. Нахожу твердые полоски соленого сушеного мяса, завернутые в пергамент. Приготовлю их в кипятке. Раз нет кофе, по крайней мере, выпью подобие бульона. Хоть что-то горячее для желудка.

— Кто там жил? — Я машу рукою в сторону холма, на котором чернеет выжженный обрубок станции.

Палисад частично уцелел, но оттуда еще поднимается столп черного дыма.

Он пожимает плечами:

— Никто. Всякий знает, что это проклятое место. Урочище. Таких много. Только глупец входит в такие места.

— Я кое-кого ищу. Я чужой в здешних краях. Ищу таких, кто был бы чужим, как я, — и кто потерялся.

— Меня тоже долгонько не было. Поход.

Он использует слово «хансинг». Поход, а точнее — морской грабительский набег. Дословно «дорога за счастьем».

Вытягивает руку с ножом, указывая на лес по другую сторону поляны, где звенит ручей:

— Там дорога. Ведет к первому дворищу. Обитает там Грисма Безумный Крик.

— Знает что-то о моих родственниках?

— Нет. А может — да. Но отсюда сумеешь выйти только в ту сторону. Грисма Безумный Крик, с осени окруживший себя шипастым частоколом, сидит в доме предков и вместе с горсточкой людей трясется от страха перед тем, что выходит из леса. Он — первый, кто обитает за Пустошами Тревоги. Ступай и вручи ему подарок. Отдай ему свою добычу.

— Какую добычу?

Мужчина указывает на сверток, лежащий поодаль. Тюк из старого пледа, пропитавшийся кровью. Тюк, который все еще немного шевелится.

— Порой он посылает в лес кого-нибудь чужого. Слишком молодого, чтобы бояться, и слишком глупого, чтобы отказаться, — желая освободить его от очередных призраков. От детей холодного тумана. Пробужденных. Но они никогда не перестанут приходить. Это дурные времена. Война богов. Раньше было по-другому. Так вот: отдай ему это на память. Пусть повесит на частоколе и кричит своим людям, что он — великий стирсман.

У меня уже есть немного углей, могу поставить на них кружку с водой и наломанной мясной полоской.

— Не знаю, о чем ты говоришь. Я думал, это жаба.

Тот смеется с одобрением.

— Я — Воронова Тень. Продаю магические вещи. Хочешь кинжал, что проклинает владельца? Камень, что возвращается? Есть у меня камни дороги, амулеты черного сна, перья птицы грома. Есть у меня все.

— Мне нужен конь.

— Я не торгую лошадьми. Торгую вещами, которые деют.

— Есть у тебя что-нибудь, умеющее превратить человека в камень?

— Время? Есть у меня много времени.

— А где я могу купить коня?

— Там, где кто-нибудь его продает. Наверное, я тебя еще увижу. Отыщи дорогу.

«Отыщи дорогу» — слова прощания. По крайней мере согласно «Культуре и онтологии Побережья» Рековица.

— Называют меня Нитй’сефни, — кричу я ему вслед.

— Это заметно. Но для меня ты — Спящий На Дереве, — откликается он через плечо и съезжает на своей поскрипывающей тележке в котловину, давя колесами белые цветки папоротника.

Я остаюсь в одиночестве. Дождь монотонно шумит в листве, костерок мой неохотно шипит под каплями, падающими с веток. Где-то высоко в небе слышен клекот хищной птахи.

Я пью жиденький бульон и начинаю составлять план действий. Тщеславное и непростое занятие, поскольку на самом деле я не представляю, что делать дальше. Пойду этой тропкой. Куда бы ни отправились несчастные исследователи, они наверняка не перли напрямик через лес, потому — пойду и я. Увидим, что нам расскажет некто, кого называют Грисма Безумный Крик.

Мне нужен конь. Денег у меня достаточно, даже не считая того, что я припрятал на станции. У меня есть пояс, набитый ровно уложенными стопками золотых и серебряных монет; он висит у меня на бедрах, как сытый удав. Мне нужна только лавка с лошадьми.

И я должен узнать, что случилось. Это даже поважнее, чем найти потерявшихся.

х х х

Тот вечер в столовой в Даркмуре. Торжества. В камине пылает огонь, мы сидим вдоль длинного стола в сиянии свечей, среди серебра, жареных куропаток, картофеля с жарким и, конечно, отвратительного yorkshire pudding. Лодовец промокает губы салфеткой и повелительным жестом ладони приказывает налить нам вина.

— Условия миссии изменены. Полетит один, — говорит он наконец. — Отряд остается, подготовка продолжается, ждем развития событий. Политика, — добавляет поясняющим тоном.