Ночной Странник

Часто потом бывало так, что мы встречались вечером, оба печальные и полные дурных предчувствий, поскольку нам надоели засухи, угрозы, замешательства и крики завернутых в ткань жрецов на улицах. Надоели карты, стратегии и грузы воды и зерна, которых уже было неоткуда взять.

А потом мы обнимались, и не было уже ничего другого, кроме наших тел, шелка простыней, запаха ароматных масел и благовоний и черной ночи за окнами спальни.

Именно тогда я ее и победил.

В первый и последний раз.

Позже она лежала совершенно неподвижно, залитая потом, с раскинутыми ногами, дыша тяжело. Не сказала ничего.

Через какое-то время встала на постели на колени и обняла меня.

— Должен был прийти этот миг, — сказала она. — Это конец твоей учебы, Молодой Тигр. Теперь ступай, став богаче знанием, которым владеют немногие, и не забывай, чему я тебя научила. Ничему больше я не сумею тебя научить, тохимон.

Подумать только, еще три удара сердца назад я был горд собой и счастлив. Теперь же я чувствовал себя так, будто остался один в черной пустоте. Словно у меня вырвали сердце, оставив зияющую кровавую рану. Внезапно. Как провалился под лед.

Остолбенев, я глядел на ее смуглое тело и не мог поверить, что вижу ее в последний раз. С этого времени она будет лишь учительницей. Взлохмаченная грива иссиня-черных волос станет для меня лишь искусно заплетенной прической, полной шпилек и заколок, а грудь и лоно с шелковистым треугольником навсегда исчезнут под сверкающими тканями платья.

Горло мое перехватило. Я откашлялся:

— Айина… Это надо бы наконец сказать. Я…

Не сумел. Она закрыла мне рот двумя пальцами и погладила по щеке:

— Нет, тохимон. Ты будешь правителем. Я — учительница императорских детей и стратег. Я научила тебя кое-чему, чтобы ты не стал игрушкой собственного вожделения. Научила тебя танцу тел. Но разве ты не заметил, мой красавчик-тигр, что я не научила тебя тому, что такое любовь? Научила лишь, как с ней справиться. Был только танец. Соки наших тел, пот и страсть. Стоны, а не любовные заклинания. Здесь не было чувств. Разве ты этого не заметил? Мирах, которую ты видел всего одну ночь, дала тебя в тысячу раз больше чувств, чем я за все это время. И теперь я знаю, что ты можешь меня взнуздать и победить. Ты сумел бы сделать это еще много раз. Из-за этого между нами проявились бы чувства, а этого нельзя допустить. Были бы поцелуи, разговоры, слезы и смех. Уже не было бы соревнований — только взаимные подношения. Вместо того чтобы дать тебе свободу выбора, я бы сама тебя оседлала.

— Айина, я помню, что когда-нибудь буду императором. Через много лет. Отец еще молод, и пусть Дорога позволит ему сохранить здоровье. Я неглуп. Но ведь у меня могут быть конкубины…

Она зашипела будто со злостью:

— Что за искушение! Я жила бы рядом со своим принцем, спрятавшись в тень, оседлав его с молодых лет. Первая женщина, давшая ему счастье. Первая, которой он обладал. Та, что учила его с малых лет. А теперь — первая конкубина! А некогда, завтра, через год или десять, я встала бы в тени трона. Скрытая в безопасности, обладая властью над правителем в его спальне. Нет, тохимон. Я не стану подвергать Тигриный Трон такой опасности. Тебе шестнадцать лет, мой принц. Я же уже стара. Мне вдвое от тебя лет. Теперь ты должен искать девушку соответствующего возраста. Свежую, красивую и ласковую. Такую, как Мирах. Забудь о моих поредевших волосах, обвислой груди, морщинистой коже, венах на руках и ногах.

— Но, Айина, ты прекрасна! Мужчины пылают, когда тебя видят. Ты как созревший плод. Сладкий и налитой солнцем…

— Ш-ш-ш… Скажи мне это через десять лет, мой принц. Через десять лет, когда ты все еще будешь очень молод. Тогда я тебе поверю. Теперь же ты говоришь лишь с тем огнем, что я вырвала из твоих потрохов.

Я молчал, пытаясь задавить в себе отчаяние, но чувствовал, что она права, несмотря на то что все во мне против этого бунтовало.

х х х

Потом я пережил черные мрачные дни, ища одиночества, сидя над кубком отвара и глядя перед собой стеклянными глазами. Айина вела себя как всегда. Спокойно, естественно, совершенно как раньше, до того, как мы соприкоснулись в первый раз. Мне казалось, что ей было все равно и что она совершенно не страдает, как страдаю я. И от этого я чувствовал себя еще хуже. Сам ее вид был мне невыносим.

Несколько раз, одинокий в своей спальне, когда я был уверен, что никто не может меня видеть, я позволял себе освободить пожирающее меня отчаяние и горько плакал. Рыдал, как ребенок, но это не принесло мне сильного облегчения. Рыдал, сжимая в руках тот самый железный шар, который получил от Ремня еще ребенком. Мой волшебный шар желаний.

Отчаяние дало мне лишь усталость, благодаря которой я уснул.

Прошла неделя, и мое тело пробудилось. Печаль не прошла, но огонь вспыхнул снова, и тот самый неутолимый голод снова принялся докучать мне.