Ночной театр

Несмотря на все запреты, женщина наклонила голову, нагнулась и попыталась схватить сына. Мальчик стиснул кулаки, спрятал их за спину. Мать несколько раз попробовала взять его за руку, а потом, отчаявшись, подхватила под мышку и потянула мальчика вверх, вынуждая подняться.

— Куда вы собрались? — удивился хирург.

— Прочь из деревни.

Учитель словно обезумел.

— Нет. Не надо. Не делай этого.

— Это еще почему? Все лучше, чем так: сидеть и ждать незнамо чего.

— Но тогда зачем мы вообще пришли сюда?

— Потому что ты нас обманул. — По лицу женщины рассыпались волосы, она попыталась убрать их, но не сумела, поскольку одной рукой держала младенца, а второй вырывавшегося сына. — Ты ведь ни о чем другом и думать не мог с той самой минуты, как мы очутились на том свете. Я-то еще пыталась найти утешение, уговаривала тебя и себя: нужно смириться с тем, что мы здесь оказались, не так уж все и плохо, как ты говоришь, мы должны принять свою участь, довериться богу, раз такова его воля. Тебе же втемяшилось в голову, как бы вернуться в мир живых. И для чего? Чтобы кто-то из нас ожил, а кто-то снова умер? Там мы хотя бы не разлучались.

Она дернула сына за руку.

— Папа, папа! — мальчик вцепился в раму кровати.

— Хватит. Перестаньте сейчас же, — потребовал хирург, но и ему не удалось ее успокоить. Женщина тянула сына, пока тот не выпустил железную перекладину. Сколько же сил придало ей отчаяние! Хирург преградил ей путь.

— Пожалуйста, остановитесь, подумайте хорошенько.

— Сагиб, я знаю, каково это, когда тебе перерезали горло. Каково умирать. Когда он только заикнулся об этом, об этой новой жизни, я испугалась того, что нам придется перенести, но все-таки согласилась. Я ведь как думала: ну ладно, потерплю одну ночь, а там будь что будет. А что же нам теперь остается? Только страх. Уже утро. Скоро будет день, потом ночь. И что прикажете делать, сагиб? Ждать боли? Лежать тут, пока наши повязки не пропитаются кровью? Нет, я так жить не хочу. Это не жизнь. Это хуже смерти. На том свете, конечно, плохо, но все лучше, чем так мучиться. Я не допущу, чтобы дети мои страдали.

Учитель протиснулся к жене.

— Умоляю, послушай. Я хотел, как лучше. Для нас всех.

— Так идем с нами. Вернемся вместе.

— Ты решила себя убить? Убить наших детей?

— Убить? Это каким же образом? Тут уже и убивать-то нечего.

Мальчик вывернулся из материных рук, бросился обратно. Она попыталась схватить его, но лишь царапнула ногтями его кожу.

— Иди сюда, сынок, возьми меня за руку. Идем со мной.

Мальчик пополз на четвереньках прочь от нее, забился в угол комнаты, прижался к стене, заскулил, испуганно покачал головой.

— Подумайте сами, — сказал хирург. — Подумайте о том, что вы делаете.

Лицо женщины исказилось: она зажмурилась, раскрыла рот в страшном беззвучном вопле, потянулась к сыну.

Аптекарь на цыпочках подкралась к женщине, одной рукой подхватила забытого всеми младенца под голову, второй — под попку, и женщина выпустила свое дитя, осела на кровать, закрыла глаза растопыренной пятерней, так что казалось, будто она смотрит из-за тюремной решетки, впилась ногтями себе в лоб. Аптекарь дрожащими руками положила девочку в колыбель и тихонько отодвинула подальше от матери.

Чудо, что на этот шум еще не сбежалась вся деревня. Хирург выглянул в коридор, но увидел только стоявшего у стены перепуганного мужа аптекаря. На склоне холма, насколько его было видно из окошка дальней комнаты, царила утренняя свежесть и безмятежность.

Учитель уселся на койку, отвернувшись ото всех, оперся на согнутую руку, другой прикрыл глаза.

— Что-то еще? — спросил хирург.

Учитель по-прежнему закрывал лицо ладонью, чтобы никто не заметил гримасы стыда.

— О чем еще вы мне не сказали?

В банке, которую учитель прижимал к груди, громко забулькал воздух. Во время бурной ссоры этот человек не забывал оберегать сосуд.

— Вы ведь о чем-то умолчали, верно? Положите руку на голову сына.

— Ради бога, сагиб, постарайтесь меня понять, пожалуйста, не надо…

Веки хирурга снова налились свинцовой тяжестью. Несмотря на окружающую суматоху его неумолимо тянуло в сон, в туманную бездну. Все заволакивалось болезненной тенью: и стены, и солнце, и мертвецы. С каждым взмахом его ресниц они темнели, тускнели. У него не осталось сил выносить эту мерзость. Хотелось рухнуть на кровать и погрузиться в забытье.

— Поклянитесь головой сына. Поклянитесь жизнью, которой вы ему желаете, что ничего не скрыли от меня.

Учитель походил на преступника на допросе. У него вдруг словно заострились скулы, запали глаза.

— Мне не следовало соглашаться, доктор-сагиб, надо было отказаться сразу же, как только ангел сказал мне об этом.

— О чем?

— Теперь-то я понимаю, что надо было отказаться сразу же, сию минуту…

— Перестаньте вилять, черт вас побери, говорите как есть!

Учитель вжал голову в плечи и поднял руки, словно ожидал, что его следующие слова вызовут вспышку гнева.

— Ангел сказал, если все кончится плохо и возникнет реальная опасность, что наша тайна выплывет наружу, ему придется забрать нас всех на тот свет. А вместе с нами и всех живых, кто нам помогал.