В чем дело, он в принципе знал — но, к сожалению, только в принципе. Пологой длинной лестницы, по которой прежде люди плелись к скромному успеху десятилетиями, теперь не существовало. Теперь было что-то вроде лифта, и того, кто умел выбрать нужную кабинку, быстро возносило вверх, а лентяев и раззяв так же быстро опускало в сторону подвала. Чехлов уже не был раззявой. Но кабинку, несущуюся вверх, к иным горизонтам, пока не увидел. Валерка в свое время увидел и его, Чехлова, наверняка поднял бы на пару этажей, но Валерки нет, и искать надо самому, и решать самому.
Что все это надо — и искать, и решать, — Чехлов понимал прекрасно. Но уж очень захватывала ежедневная гонка. И — ежедневные деньги. Их хватало, хватало настолько, что об иных горизонтах думалось вяло, неспешно. Теперь Чехлов понимал работяг, тех же шоферюг, или ремонтников, или сантехников, которые из года в год заколачивали свои достаточные для жизни рубли и не лезли наверх, где рубли, может, и подлинней, но и напряга больше. Хуже бы не было, думал он иногда. А потом спохватывался и ругал себя за лень, за обломовское безволие. Во всех нормальных странах нормальные люди стараются жить лучше, сами тянутся к лучшему, и все вместе вытягивают страну. А в России, наоборот, ужимаются, укладываются в те обстоятельства, что есть, лишь бы ничего не решать, ничего не менять, ничем не рисковать. Хуже бы не было! Не потому ли, в конце концов, все же получается хуже?
Вот так он ругал себя. Но утром просыпался, пил крепкий чай и садился за баранку, чтобы вечером пересчитать деньги, за день умявшиеся в кармане. Да, в нормальных странах нормальные люди ведут себя иначе. Но он-то живет в стране, где нормы другие и люди другие. Хуже бы не было!
Во все времена жадность губит фраеров. Естественно, Чехлов, преферансист со стажем, помнил этот карточный закон. Но одно дело закон знать и совсем иное — ему следовать. Кто же заранее угадает расклад! Знал бы прикуп — жил бы в Сочи…
В этом мужике Чехлова сразу что-то насторожило. Но он уже свернул к тротуару. Конечно, никто не мешал плавно перестроиться влево и прибавить газу. Но — с чего вдруг? Внутренний голос? Если его всегда слушать, лучше вообще не садиться за руль.
Шел август, вечера стали свежее, теперь Чехлов брал с собой легкую куртку. И мужик этот был в свободной куртке-адидаске, то ли турецкая подделка, то ли наша, а еще в джинсах и кроссовках. Кроссовки были не из дешевых, с дутой подошвой и светящейся полосой.
— Куда? — спросил Чехлов.
— В Сокольники, — сказал парень.
— А там куда?
— А там рядом, близко.
Было еще светло, темнота только подкрадывалась, но фонари уже зажгли. Чехлов собирался домой, Сокольники были не по пути.
— Три штуки, — запросил Чехлов почти двойную цену с явным расчетом, что мужик откажется. Но тот уже открыл переднюю дверцу:
— Как скажешь, шеф.
Эта покладистость Чехлову тоже не понравилась. Если бы собирался платить, наверное, поторговался бы. Атак вылезет и уйдет — драться с ним, что ли? Вещей никаких, если до Сокольников, мог бы и на метро, быстрей и дешевле. И уж совсем не обрадовало, когда мужик, обернувшись, открыл заднюю дверцу и крикнул кому-то:
— Давай!
Малого, который подбежал и устроился сзади, Чехлов толком не успел разглядеть — успел заметить в боковом зеркальце только кроссовки тоже со светящейся полоской.
Ладно, еще не ночь, да и Сокольники место людное и светлое.
До Сокольников, однако, не доехали, мужик, сидевший рядом, сказал:
— Здесь направо.
Свернули в боковую улицу, тоже, впрочем, довольно широкую. Но здесь фонари стояли редко, и сразу стало ясно, что день кончился: освещенная дорога была отчетлива, но пространства между домами почти черны.
— А здесь налево.
— Так там вроде дороги нет, — возразил было Чехлов.
— Дворами проедем, — успокоил тот, — тут два шага.
Слева торцами стояли дома, справа светлел в темноте серый цементный забор. У одного из домов Чехлов разглядел старую иномарку, вроде «вольво», но темную и пустую. А хоть бы и был водитель — что толку?
— Вот и приехали, — сказал мужик, — здесь опять направо.
Направо была не улица и не двор, а какой-то тупик между гаражами.
Вот уже минут десять Чехлов чувствовал, что влип, что добром это не кончится, надо что-то делать. Сейчас, однако, стало ясно, что делать уже нечего. Чехлов почти не удивился, когда в шею ему уперлась прохладная железка.
— Приехали, шеф, — сказал малый, сидевший за спиной, — выходи, только не торопись. И не оборачивайся. Медленно и плавно. Мы люди мирные, но скандалистов не любим.
Чехлов вылез из машины. Что делать, он понятия не имел. На всякий случай, сказал:
— Ребята, вы чего? Это же консервная банка, ржавая вся, вот-вот развалится.
— Новую надо покупать, — посоветовали из-за спины.
— На какие шиши?
Мужик, прежде сидевший с ним рядом, подошел спереди:
— Как — на какие? У тебя же заработки — ого! До Сокольников три штуки берешь… Ну-ка, руки в стороны.
Он сноровисто обшарил карманы куртки и брюк, выгреб все бумажки, попытался разглядеть, пожаловался: