Ночной волк

— Да и с долгами еще не рассчитался. Иномарки сейчас знаешь почем? Платить и платить. — Он вдруг вспомнил: — Вообще, момент неподходящий. Сам ищу, где бы обломилось. Ксюшку помнишь?

Клавдия высокомерно повела плечом:

— Я в твоих бабах давно запуталась.

— Это не баба, это дочка.

— В дочках тем более.

Клавкина стервозность все же взяла свое: она уже забыла, чего собиралась добиться, и теперь старалась лишь лягнуть пообидней. К паскудной этой игре Чемоданов относился, как к беспричинной уличной сваре: сам не ввязывался, но, если лезли, рожу не подставлял. Драка так драка… Он согласился благодушно:

— Это верно, настрогал с запасом. Понимаешь, выросла девка. Замуж вот собралась. А свадьба нынче — сама знаешь. И то, и это, и рестораны всякие. Тысячи!

— А без тебя платить некому? — поинтересовалась Клавдия, и по тону он понял, что не промахнулся, достало.

— Да жених студент, — объяснил он и безнадежно махнул рукой, — чего с него взять? А с матерью у Ксюшки контры, мать тем более не даст. Да ты ее помнишь, Елена, учительница, длинноногая такая.

— А ты разве с ней расписывался?

Чемодановскими делами Клавдия никогда не трудила память. А раз забыла, значит, и нечего ей знать.

— Не в бумагах счастье, — сказал он и неопределенно повел рукой.

— А тогда твое какое дело?

— Ну, знаешь, — пристыдил Чемоданов, — дочка ведь. Должна же быть какая-то порядочность.

Клавдия с трудом, но все же рассмеялась, ее только что не трясло от злости.

— Ты смотри, а? Наконец-то порядочный нашелся. Мамаша нагуляла бог знает от кого, а он теперь свадьбу оплачивает. Для сына родного, законного, рубля не найдется, а доченька с неба свалилась — ей, пожалуйста, тысячи на ресторан! Ну, порядочный…

Чемоданов сокрушенно вздохнул — этот театр ему все больше и больше нравился. Потом проговорил проникновенно:

— Ох, Клавдия, до чего же ты недобрая. Ведь сама женщина, должна понимать. Мы с тобой свое отворковали…

— Ты отворковал, как же!

— Мы отворковали, а для девчонки свадьба — событие. Кольца одни знаешь почем? А подарки? Серьги, например, или цепочка. Мы с тобой взрослые, мы понимаем — а ей-то хочется не хуже, чем у людей.

Тут Клавдия закинулась, понесла невесть что и про нагульную дочку, и про дурака-папашу, над которым все небось смеются, дочка первая…

— Да нет, она меня любит, — миролюбиво возразил Чемоданов, — любит…

Он и дальше это повторял, отчего бывшая супруга только зверела. Потом пошел вовсе цирк. Она вопила, что он, дурак, еще наплачется, да поздно будет, а Чемоданов бубнил, что кольца надо, серьги надо, платье надо, фату надо, на юг после свадьбы надо… В общем, ловил кайф, как мог.

И вот ведь странное дело — чем больше нес околесицу, тем больше самому казалось, что так оно все и есть: и дочка любит, и жених уважает, и свадьба не свадьба без золотых колец. Сам себе мозги запудрил. Ну не анекдот, а?

Кончилось тем, что Клавдия пустила матерком, сорвалась с лавки и дунула к метро, злобно топая короткими ногами. Тогда Чемоданов кончил играться и негромко кинул вслед:

— Ну-ка стой!

Результата не ожидал, но команда неожиданно сработала, Клавдия остановилась.

— Пускай Васька сам зайдет, — сказал Чемоданов, — с утра завтра.

Хрен с ним. Сын все-таки…

Марафет в квартире наводился для зятя, а достался сыну. Впрочем, на парня отцовское жилище впечатления не произвело. Они сидели на кухне и дожимали вторую турку, хоть Чемоданову кофе не хотелось, да и Ваське вроде тоже — зато оба были при деле и имели возможность освоиться и разогреться для разговора, мало приятного для обоих.

Парень был рослый, порода сказалась, но сидел мешком, горбился, руки тонкие, словно бы вовсе без мышц. Баба растила, сука, вот и вырастила по своим мозгам. Туда не бегай, с тем не водись, с этим не дерись… А как мужику после жить, как за себя бороться, этого она в своей пустой башке не держит, ее дело сперва паскудить, а потом виноватых искать. А, ладно, хрен с ней.

— Бать, а чего ты квартиру не сменишь? — спросил малый.

— Зачем, — возразил Чемоданов, — какая разница?

— Большая-то лучше.

— Ничего она не лучше, — уверенно возразил он, — для жизни и такой хватит, а важней жизни все равно ничего на свете нет.

Для жизни Чемоданову этой конуры хватало с запасом. Плита есть, холодильник есть, за стол шестеро вполне усядутся, а больше он и не позовет. Телевизор и тот есть. Даже антресоли имеются, где уже год хранится полный комплект «жигулевской» резины, самая надежная сберкнижка, процент на нее идет такой, что ахнешь. И кресло есть, и зеркало, и, само собой, старая румынская кровать, широкая, при необходимости и для двух девок места хватит, а трех ему не осилить, годы не те. Нормальная квартира, какого еще рожна надо?

Когда-то Чемоданов, как любой всякий, радовался красивой модной тряпке, хотел на стену коврик, а на пол палас. Ну да жизнь учит. Жить надо так, чтобы никого завидки не брали. Самый счастливый человек — у кого нечего украсть.

Видно, Васька все не знал, как перейти к сути и, не умея повернуть к новой теме, продолжал мусолить старую:

— На двухкомнатную бы сменял.

Чемоданов усмехнулся: