Ночной воздух

– Это я, – это слова как-то так просто вылетели из его рта, что я подумал бы, что это шутка, но вряд ли от старого доброго Юрия Антоновича можно было такое ожидать.

– В смысле?

В смысле? Мне всегда казалось, что мой отец родился с Уголовным кодексом в руках и читать он учился именно по нему. Я ни разу не видел, как он читает художественную литературу, а уж чтобы писать стихи…

– Мне же тоже когда-то было восемнадцать, – он улыбнулся и похлопал меня по плечу. – Я тоже был молод, тоже хотелось всего, хотелось браться за всё, чтобы искры летели и горячий воздух жёг лицо. А потом я понял, что кроме себя у меня появилась твоя мама, мы с ней довольно рано познакомились, и я рано стал задумываться о браке, поэтому отбросил мечты, пока была возможность и начал много учиться, потом работать. Ну и писал стихи, конечно, закончил тогда. Большая их часть не сохранилась, но вот, видишь, кое-что всё ещё можно найти, да ещё и в довольно неожиданном месте. А Китов Д.Б. – мой псевдоним. Особой идеи в этом нет, просто в голову пришло. У меня даже сборник стихов небольшой был.

Последнее он сказал с некоторой гордостью, которая была заметна, хоть отец и пытался её скрыть. Вот так новость. Многое мне становилось понятно после его откровения, но не могу сказать, что это «многое» меня уже как-то очень сильно интересовало. В итоге моё восприятие ограничилось скромным «мой отец тоже был поэтом, ну прикольно».

– Ладно, я пойду, мне на работу пора. Вечером увидимся, – он пожал мне руку, развернулся и было начал уходить, но вдруг остановился в дверном проёме. – Тебе принести дело какое-нибудь интересное? Или, может, купить что-нибудь?

– Не знаю, нет, наверное, – я постарался улыбнуться.

Дверь закрылась, я взял гитару и стал играть «Лампами», этим и занимался, пока пальцы не начали болеть.

16:30

В комнате было душно и тесно. Ненавижу это время, когда последние следы утренней свежести испаряются на солнце, а облегчение заката ещё не скоро, в это время вся Москва устаёт. Кажется, ещё немного и совковых девятиэтажках можно будет разглядеть испарину. Решил поспать.

19:40

Проснулся. Небо ещё было светлым, но где-то рядом с горизонтом уже стали появляться алые слёзы заката. Чего это он, закат-то?

20:20

Поднялся на крышу, здесь дышать было легко и приятно, над всеми. Я всегда видел немного дальше, чем другие, и сейчас это обрело своё физическое воплощение. Мне никогда не было места среди них.

Впервые захотелось перечитать свои стихи, теперь они не казались мне такими ужасными, каждое было крупицей меня, каплей моей жизни. Не важно, хороша ли рифма, красив ли образ, это всё эмоции, а они ценны сами по себе. Тогда я понял, что можно было начать ценить их немного раньше, чем тогда, когда я мог о них лишь вспомнить.

Вот стихи о Саше. Придуманные стихи о придуманной Саше. Ну хоть моя фантазия в этом мире смогла себя сполна реализовать, а вот всё остальное сплоховало. В сказки я всегда верил, так что сочинить свою смог без особого труда, а затем и поверить в неё.

Было немного неловко, эту дверь хотелось закрыть так же тихо, как дверь в мою комнату закрывал отец, но такую дверь без грохота не закрыть, зато её потом и вскрыть никак не получится.

22:00

Через 2 часа будет опубликовано моё первое стихотворение. Никогда не мог набраться смелости публично показать свою писанину, но теперь уже не было никакой разницы. Это был мой магнум опус, моя песня. Первые да будут последними, какое интересное переосмысление. Многое я так и не узнал, например, как же расшифровывать эти циферки в скобках рядом с библейскими цитатами.

Над горизонтом ласково светила красная полоска заката, всё остальное небо уже было нежно-синего цвета. Может, и правда, глаз великана?

Прозвенел будильник. Я ненавидел делать что-то по будильнику, по графику, по указке, но в этот раз хотелось, даже было просто необходимо, сделать что-то немного неожиданное, даже для самого себя.

Я нажал «Отложить», как будто это имело смысл. Плевок через правое плечо. Шаг через бортки. Полёт.

Эпилог

Информация о моей смерти несколько преувеличена. Ну, если вы читаете это, значит, не так уж я и умер, правда? Ну то есть я умер, но не совсем. Пушкин тоже умер, а тем не менее я неоднократно говорил с ним, да и Тасман его видел. Как Александр Сергеевич очень правильно отметил, грань между сном и реальностью – штука очень условная. Так и со смертью, как выяснилось.

Я продолжил своё существование, только в более интересной форме – я переехал в Усадьбу. Насколько вообще можно судить о моём местоположении с учётом отсутствия у меня какого-либо физического воплощения, конечно. Я теперь везде, знаю всё и при этом совершенно мёртв, вот так.