Ночной взгляд

И достиг, благодаря острому глазу и чуткому нюху, высот истинного грибного гения. Курепыч даже утверждал, что слышит, как после дождя лезут из земли с еле уловимым резиновым поскрипыванием новые грибы. Дачный поселок и все окрестности знали, что в лесу после Курепыча делать нечего. Он находил все, всегда и везде, белые вырезал полянами, опята – пнями, от потемневших «лопухов» до неоформившихся еще «гвоздиков», в великую сушь корзинами тащил из обеспложенного леса поганки, даже имена которых произносить было гадко – паутинники, мокрухи, строфарии, – и всему находил применение. Вымачивал, вываривал, выпаривал – а потом солил, квасил под гнетом, замораживал. Наволочки с сушеными грибами занимали у Курепыча всю кладовку на даче и все антресоли в городской квартире, от бочонков и банок с солеными ступить было некуда, для мороженых заведен был отдельный морозильный ларь. Съедаться это добро, конечно, не успевало, но Курепыч и не думал сбавлять обороты, каждое утро с ранней весны и до первого снега отправляясь по грибы. Да что там – он и зимой, в оттепели, наведывался в лес, чтобы разыскать на деревьях медово-желтые гроздья неведомого обычному человеку опенка зимнего. В общем, ни единому грибу, или, по-научному, плодовому телу грибницы, не было от Курепыча спуску.

И шло все своим чередом до ранней осени позапрошлого года.

Когда сентябрьским утром подошва резинового сапога Курепыча коснулась земли на опушке леса, притаившиеся в листовом перегное нити грибницы передали в более глубокие слои некий сигнал. По густой сети, пронизывающей почву, сигнал понесся дальше и достиг древесных корней, которые давно были с грибницей в сговоре, более того – в симбиозе, известном как микориза. И в ответ, словно выполняя свою часть сделки, деревья стали накачивать грибницу влагой и питательными веществами.

Мясистый боровик показался из-под почерневших листьев прямо перед Курепычем. Тот наклонился, деловито сгреб его в корзину и тут же заметил рядом еще один, а чуть подальше, у кустов – второй. Причем чуткое ухо Курепыча уловило тот самый скрип, и он заметил, как шевелятся листья под напором грибов, растущих с невиданной скоростью. Он собрал их, а впереди уже маячили другие, уводя его по дорожке из крепких бурых шляпок все глубже в лес.

Заросший таволгой овраг распахнулся перед Курепычем внезапно, тяжелая корзина качнулась, и он с трудом вернул равновесие. Но боровики росли прямо на крутом обрыве, сбегая грибным ручьем вниз, ко дну оврага. Курепыч срезал парочку, потянулся за следующими – и поскользнулся. Пахучая таволга приняла и опутала тяжело рухнувшее тело, хрустнула неудачно вывернутая нога. И грибные нити устремились со всех сторон к потерявшему сознание Курепычу…

Искать его начали дня через три, когда забеспокоились родственники. И нашли довольно быстро в том самом овраге. Только на человека Курепыч был уже совсем не похож. Из глазниц его росли тонконогие подберезовики, лицо чешуйчатой коростой покрыли опята, тело усыпали трутовики и сыроежки, на животе розовели волнушки, а на гениталиях чернели мокрые навозники. Вот тогда и завизжал самый молодой из ментов, помимо собственной воли жадно втягивая ноздрями вкусный грибной запах.

Потом этот дурень клялся, что Курепыч был еще жив, когда его нашли. И что он будто бы шевельнулся и приоткрыл рот, а на языке у него лопнул с облачком зеленоватой пыли перезревший дождевик.

Февраль