Ночной зверёк

Царица заговорила снова, и голос ее, казалось, волшебным образом проникал в самую суть Амти. И не осталось больше мыслей о синяках на коленках, холодном полу, шампанском, даже мыслей о том, что будет с ней и ее семьей — все исчезло. Был лишь этот голос, и Амти чувствовала себя одной из бесчисленных Дочерей Тьмы, подданных своей Царицы.

— Однажды в мире не было ничего, он был совершенен, холоден и пуст. Ничто не нарушало покоя темноты, свет не прорезал тень, не было ни гор, ни песчинок. Лишь вечный, смертный покой царил во Вселенной, и ее безграничная темнота и тишина ничем не была нарушена. Все, что происходило в утробе Матери Тьмы было правильно, а оттого исчезало, поглощалось и аннигилировалось. Так было до прихода Света.

Это было повторение священной истории Инкарни, к которой Амти вдруг почувствовала себя причастной.

— Слившись с Матерью Тьмой, он породил мир со всем, что есть в нем. Уже в зародыше этого мира было все, что мы видим теперь и все, что увидят наши потомки. Все бывшее до, существующее сейчас и пребывающее в будущем развертывается из единственного мига, который ученые Государства называют Большим Взрывом. Миг нашей победы или поражения вместе со всем, что есть на свете, всеми вещами, идеями, зверями и растениями, вместе со всем творением, тоже развертывается из единственного момента слабости нашей Матери. Она знает все, и лишь ей ведомо, что будет в конце времен. В момент, когда появились первые люди, части из них достался клочок первобытной тьмы, а части — искра первого света. Свет и Тьма, божественные силы, дают нам магию. В некоторых людях поровну намешано света и тьмы, но не в нас. Мы — избранные нашей Матерью дети, нам она дала силы, чтобы сражаться и страсть, чтобы радоваться этому сражению. Это ее кровь в нас, заставляет нас желать небытия. В Государстве лгут о том, что тьма не передается по наследству. Это неправда! Все мы — потомки воинов первой тьмы!

Все стояли на коленях в полной тишине, тем не менее Амти как никогда сильно чувствовала то, что связывает Инкарни друг с другом и то, что составляет Двор — свободу, смерть и страсть.

— Но сегодня, все мы, воины Разрушения, Жестокости, Осквернения, Безумия и Страсти, возрадуемся вместе, как единое целое…

Интересно, подумала Амти, имеет ли она в виду оргию. Хамази не упоминала об оргиях. Здорово, может хоть там Амти занялась бы, наконец, этим.

— Ведь я сойду по Лестнице Вниз в поисках Слез нашей Матери. Эти Слезы утолят, наконец, мой голод, который присущ каждому из нас. И я смогу уничтожить то, что пожелаю уничтожить. Я уничтожу Государство, а без него и наш мир обречен. Мы будем пировать, а потом примем смерть, как и подобает тем, кто жаждет ее.

Царица улыбнулась, а потом сказала:

— Я делаю это ради вас, мой народ.

И Амти подумала — она только кажется чудовищной, но для этого народа вовсе она не монстр. Она — одна из них, милосердная по их меркам и заботящаяся о них. Она вовсе не похожа на Шацара.

— Встретим же День Темноты, как нам полагается, а потом вы увидите, как я сойду Вниз.

И Амти поняла, каким-то шестым чувством поняла, нет, по глазам Мелькарта у ног Царицы поняла, сейчас все и случится. Амти напряглась до боли, и когда все вставали, она смотрела в пол. Именно в этот момент раздался выстрел. Амти взглянула на Царицу, ожидая увидеть дырку в ее черепе, почти с трепетом ожидая.

Но в момент, когда Амти подняла взгляд, во время выстрела, Аркит оттолкнул Царицу, и пуля угодила ему в плечо. Он замер с той неподвижностью, которая не может одолевать живое человеческое тело, а потом рухнул, и к тому моменту, как он упал, Аркит уже был мертв. Он был мертв с первой секунды, как пуля попала в него, хотя рана и была пустяковой.

Вряд ли Аркит хотел жертвовать собой ради Царицы, но, вероятно, он был верный друг. Для него все пропало. И для них — все пропало. На лице Царицы удивление и отчаяние при взгляде на Аркита сменились странной улыбкой. Ее щупальца взвились и прежде, чем кто-либо успел среагировать, она вытащила Адрамаута к себе. Царица впервые пользовалась своими щупальцами на ее глазах, и Амти видела, какими они были сильными. Царица вытащила Адрамаута, а потом перехватив его, впечатала в стену, он зашипел от боли, осколки стекла, наверняка, впились ему в спину.

Амти охватывал страх, сердце билось в горле, но даже сейчас она не понимала, что она чувствует и почему ей на самом деле страшно и за кого. Мелькарт рванулся к Царице, но она легко перехватила его за ошейник свободным щупальцем, заставив Мелькарта склониться к полу.

— Значит, ты, Адрамаут, ты, Мелькарт и, — она оглядела Аркита, в глазах ее скользнуло сожаление, но тут же губы снова растянулись в улыбке. — И ты, Неселим, я права?