Ночной звонок

Варламов подъехал к дому Ермаковых на Лесной улице. За узорной оградой под окнами — аккуратные грядки, земля разрыхлена, ухожена. Мать говорила, что Зоя посадила цветы. Вот и березки вдоль тротуара тоже ее рук дело. От белых стволов тянутся тоненькие ветки, усеянные зелеными пятачками клейких листьев. Значит, Зоя — девушка не из тихонь, деятельная, целеустремленная. Живет не для себя только, не для дома лишь. Быть может, ей вдруг пришла в голову какая-то мысль, и она, не раздумывая, уехала куда-нибудь? Вернется через недельку, и все встанет на место, окажутся пустыми тревога родителей, хлопоты милиции.

Войдя во двор, Варламов остановился, ожидая отклика на стук. На глаза ему попался свежеоструганный столик у забора — нехитрое сооружение из досок на поленьях. Рядом — скамейка. На столе — забытый карандаш и стеклянная банка с увядшим букетиком ранних полевых цветов. Видимо, вот здесь, греясь в лучах весеннего солнца, Зоя читала, готовила уроки. «А почему в прошедшем времени — готовила, читала?» — поймал себя на мысли Варламов. Сердце его полоснула резкая жалость к девушке.

Солнце садилось за далекий зеленый холм, окрашивая высокие облака в пурпур, бросая на землю длинные тени от деревьев и зданий. Трава, пробиваясь у стены дома на солнцепеке, изумрудно сверкала.

Скрипнула дверь сеней, и на крыльцо вышла мать Зои. Узнав майора, она вопросительно заглянула ему в глаза. Варламов безнадежно развел руками, и взгляд женщины сразу потух.

— Здравствуйте, — сказала она надломленным голосом. — Проходите, пожалуйста, в дом. Значит, не нашли?

— Не нашли, Наталья Сергеевна. Пока никаких вестей.

Майор прошел в комнату, присел у стола.

— Я зашел к вам побеседовать.

Ермакова села напротив, и глаза ее сразу же заволокло слезами, по морщинистым щекам побежали светлые капельки. Майор вздохнул и неожиданно сказал:

— Мою дочь тоже звали Зоей.

— Ее, что же, нету? Померла?

— Убили.

Наталья Сергеевна вскрикнула, прижала руки к губам.

— В войну еще. Девочке исполнилось два года. Бомбили эшелон, в котором эвакуировались жена и дочь. Я ведь был кадровым военным, где служил, там и семья жила. Война застала на границе. После войны в Ижевск вернулся. Один. Здесь и женился. Сын родился. А первая жена и дочка погибли.

— Вишь как в жизни-то все трудно и сложно. Вот и наша Зоя, где она, что с ней? Неизвестно. Ох, чует мое сердце большую беду.

— Не должно быть беды. Зоя никому вреда не делала, никого не обижала. Да и время сейчас другое. Вы не расстраивайтесь зря. Может, она уехала к вашим родственникам в деревню, а?

— Никак нельзя, она этого не сделает не сказавши. Да и некуда ехать.

— А вдруг? Семнадцать лет — это такой возраст.

— Семнадцать-то еще нету, неполные семнадцать.

— Все равно. В такие годы человек может расправить, как говорится, крылья мечты и полететь. Куда она могла бы поехать, Наталья Сергеевна? Какие у нее планы после десятилетки? Куда поступать учиться или работать собиралась? Вот, я вижу, она очень любит цветы, сад. Не уехала ли она в питомник за новыми сортами цветов, саженцев?

Ермакова вытерла глаза и начала думать.

— Цветы и деревья, что нужно, она, кажется, уже посадила, а то, что задумала посадить, выращивает вот тут, на окошке. Если говорить о родственниках, о знакомых, то в Можгу, наверно, не поедет. Там живет моя сестра, но мы друг у друга редко бываем. Не знаю, куда она еще может поехать. Некуда. В другие города никогда не ездила. Летом только в лагере была. У нас свой сад и огород, она любит копаться там. Куда она поедет в такое время? В каникулы отца вот звала: «Давай куда-нибудь поедем». А тот смеется: «Хочешь прокатиться?» Она никогда не ездила на поезде. На пароходе и на автобусе уже бывала, а на поезде — нет.

— Так никуда и не ездила в каникулы?

— Ездила в Воткинск. В музей Чайковского. Но туда возили на автобусе. Потом жалела, что автобусом ездила: ведь в Воткинск ходит и поезд.

— А может, — повеселел вдруг майор, — захотелось на поезде прокатиться, взяла да и укатила, а?

Ермакова слабо махнула рукой.

— Не такая она, не решится без спросу. Нет, нет, не поедет.

— Хорошо, мы это выясним, дадим телеграмму на станции, фотографию передадим. — Майор помолчал и снова спросил: — О подругах расскажите, Наталья Сергеевна.

— Да у Марины Колесниковой мы уже были. Есть и другие: Галя Ворончихина, дочь Светловых, Ира — подруги детства и по школе.

— А парни? С кем дружит из ребят?

Ермакова поджала губы.

— Играет с соседскими ребятами на улице, так, чтобы лишнего чего, этого нету. Воспитана в строгости и порядочности.

— Да я не о том, — проговорил майор и рассмеялся. — Я вот в шестнадцать лет впервые влюбился, ходил по пятам за девчонкой. Юность!

Ермакова смягчилась.

— В кино ходила раза два с каким-то парнишкой. Но домой приходила с подругами.

— А одна куда-нибудь ходила?

Ермакова облокотилась на стол, приложила ладонь ко лбу.

— Что-то не могу припомнить... Да, вот, за день-два до всего этого сюда вот, на нашу трамвайную остановку, выносила книгу какому-то парню. Задержалась чуть-чуть, вскорости возвратилась.

— Какому парню? Какую книгу?