Ночные бомбардировщики

— Это точно, — соглашается Домбровский. — Скорее всего, кто-то из своих. А возможно и случайность. Говорят, фронт приближается, вот и бегут — одни на восток, другие — на запад.

— А вы? Опасность ведь никого не минует.

— Разумеется. Но мне рановато трогаться с места и трудновато — трое иждивенцев. Она не придает значения последней фразе, в которой заключалось именно то, что ее

интересовало: у Домбровского двое иждивенцев, жена и сын, третьим — советский летчик. Но Эльза пропускает это мимо ушей.

— Друзья помогут. — Она имеет в виду полицейских, он — партизан.

— Разумеется. Как это у русских: не имей сто рублей, а имей сто друзей. У меня действительно много друзей. Вот даже какой-то Геннадий Подшивалов, которого я не помню. Откуда он?

Вопросы, вопросы, вопросы. Глаза хитрые, все время насторожены. Нет, она не верит

ему.

— Издалека. Но два дня назад я видела его у Синявки.

— Синявка, Синявка, — повторяет Домбровский, о чем-то думая и задерживая взгляд на почти новых немецкого фасона сапожках. — Хотелось бы повидать вашего Подшивалова. — И глаза его снова хитро щурятся: — Может, и в самом деле старый знакомый. Где же его разыскать?

Похоже, он считает ее за дурочку — вот так и выложит она ему местонахождение партизанского отряда.

— Вас сейчас отвести к нему или попозже? — не скрывает она иронии.

— Сейчас, пани, не надо, — то ли не замечает он, то ли делает вид, — Сейчас опасно: всюду по дорогам дозорные рыщут. И вам лучше бы переждать до ночи.

Уж не собирается ли он и ее выдать немцам?

— Где? — с вызовом спрашивает она, давая понять, что не боится его и в случае чего сумеет постоять за себя.

— Хотя бы вот в этом стожку. Скоро обед и Кароль, мои сынишка, принесет чего-нибудь подкрепиться.

Он говорит искренне, и это сбивает ее с толку. Ей очень хочется остаться, отдохнуть в

стожку, выспаться. [39]

Но разве можно на задании думать об отдыхе, о сне, когда где-то рядом наш советский человек нуждается в помощи, возможно раненный, обессиленный, голодный. Правда, у нее тоже со вчерашнего утра во рту маковой росинки не было, но ночью она вернется в отряд, поест.

— Спасибо, — благодарит она. — Но мне надо идти. А если действительно вам нужен Подшивалов, приходите. Он вас встретит.

— Куда?

— Туда же, к Синявке. Слыхали про Тухлое озеро?

— Слыхал. Там кругом болота.

— Верно. А от сорок первого разъезда есть тропа. Пойдете по ней. У Кривого ручья вас будут ждать. Когда вы выйдете?

— Завтра ночью.

— Послезавтра на рассвете вас встретят...

Она и предположить не могла, что всего в десяти шагах от нее, в том самом стожке, в котором предлагал переждать до ночи Домбровский, прячется человек, ради которого она рисковала жизнью. Если б она знала!..

8

Небо светлеет незаметно, медленно. Поначалу гаснут звезды над головой, потом одна за другой меркнут у горизонта. Ветер не шелохнет. Тишина стоит такая, что, кажется, слышно, как растет трава. Лишь изредка вскрикивают ночные птицы да с востока нет-нет да и донесется не то раскат грома, не то артиллерийская канонада. Но небо от горизонта до горизонта чистое, трава обильно покрыта росой — верный признак погожей погоды. Нет, оттуда, с востока, идет не гроза, то катится, приближается долгожданный фронт.

Эльза и Подшивалов лежат в кустах недалеко друг от друга у самой тропинки, ведущей к Тухлому озеру, и внимательно всматриваются в сторону, откуда должен появиться Домбровский. То, что он может привести карателей или полицаев, практически исключено: теперь фашистам не до карательных мер против партизан, тем более не до борьбы с одиночками — весь восточный фронт трещит по швам и катится на запад. Прозревают даже тс, кто визжал от радости, когда Гитлер наступал.

У Феликса Домбровского, как выяснилось, действительно [40] есть покровитель в полиции — наш человек, разведчик. Возможно, он передал через Домбровского что-то важное, коли тот не рискнул довериться девушке и напросился на встречу с партизанами.

Небо у горизонта синеет, а лес кажется фиолетовым; в низинах собирается туман.

Прострекотала где-то сорока, и лес, будто по сигналу горниста, оживает сотнями птичьих голосов. Все вокруг преображается, хорошеет, наполняется сочными многообразными красками.

— Прелесть-то какая! — не удерживается от восхищения Эльза.

— Т-с-с, — прерывает ее Подшивалов.

Эльза прислушивается, пропуская мимо ушей птичью трескотню, и улавливает далекие тяжелые шаги. Идет не один... Двое. На всякий случай снимает автомат с предохранителя.