Ночные бомбардировщики

Зенитчики подкорректировали расчеты, и «воронка» поднялась выше, опоясала самолет.

— Вниз, Ваня, на двести!

— Понял.

Бомбардировщик будто нырнул под разрывы, штурмана подбросило с сиденья, и привязные ремни впились в плечи, полетная карта, карандаши, линейка закружились над столиком, как в невесомости. Крутой выход из пикирования уложил все на место; теперь Золотарева так прижало, что трудно было пошевелить рукой. И хотя перегрузка длилась считанные секунды, штурман забеспокоился, как бы не опоздать с бомбометанием, потому решил бросать не все бомбы, а только две, для пристрелки. И убедился, что поступил

правильно — бомбы упали с перелетом. А переправу надо уничтожить во что бы то ни стало, не пустить фашистов на левый берег.

— Давай, Ваня, еще заход, промазали, — с сожалением сказал штурман.

— Даю. Ты не торопись. Постарайся, как на последних учениях.

Да, на учениях перед самой войной они бомбили здорово. Три захода, и все бомбы в «яблочко». Правда, тогда зенитки не стреляли и никакого маневра на боевом курсе они не совершали...

Серебряников будто прочитал мысли штурмана.

— Может, не будем горки устраивать?

— Собьют. А нам надо снимки доставить.

Но когда вышли на боевой курс и по обшивке снова забарабанили осколки, Золотарев процедил сквозь стиснутые зубы:

— Так держать!

Переправа, казалось, еще медленнее ползет к перекрестию, а самолет швыряет еще сильнее. Справа, будто раскололась шаровая молния, грохнул разрыв, и правый мотор поперхнулся, закашлял; в кабине запахло горелым маслом. Наверное, загорелся... Но не было времени оторваться от прицела... Командир молчал. И стрелки... Все [66] ждут, когда штурман сбросит бомбы. Теперь уничтожение переправы — самое главное в жизни.

— Так держать!.. Сброс!

Семен нажал на кнопку «Серия», почувствовал, как самолет облегченно подпрыгнул, и увидел, как бомбы стремительно понеслись вниз. Он не отрывал взгляда, пока на переправе не взметнулся черный столб взрыва. Танки, орудия, машины, словно игрушечные, полетели в воды Днепра.

— Есть, Ваня! Капут переправе! Влево девяносто и полный вперед. Теперь домой!

Бомбардировщик понесся к земле, разворачиваясь к левому берегу.

— На правом моторе вижу дым, — доложил Довгаленко.

— Знаю, — отозвался Серебряников и успокаивающе пояснил: — Наверное, маслопровод задело. — И убавил обороты. Мотор стал кашлять реже, но гарь усиливалась.

Внезапно зенитки прекратили стрельбу.

— Смотрите за воздухом, — напоминал командир. И едва он отпустил кнопку СПУ, как Довгаленко доложил:

— Слева сзади два «мессера», дальность — тысяча!

— Отразить атаку!

Серебряников выждал немного и, резко изломив глиссаду, повел бомбардировщик ввысь. Почти одновременно застучали нижний и верхний пулеметы. Штурман, держа свой ШКАС наготове, окидывал переднее пространство напряженным взглядом. Вот справа показались два тонкобрюхих силуэта и круто отвернули — пошли на новый заход для атаки сзади.

Командир снова перевел бомбардировщик на снижение и в это время мотор окончательно сдал — затрясся, как в лихорадке.

— Правый горит! — доложил Довгаленко, и в голосе его Золотарев уловил тревогу.

— Вижу. Включаю противопожарную систему, — спокойным тоном подбодрил товарищей Серебряников.

— Вправо вверх! — крикнул Довгаленко, и тут же пулеметы продолжили свой грозный перестук. Но нижний почему-то быстро смолк.

— Заклинило, мать его... — выругался Кукса.

— Запасной взял? — спросил Серебряников.

— А как же. Так время... [67]

— Прекрати болтать. Меняй.

Чувствовалось, выдержка командира начала сдавать.

«Мессершмитты» снова показались справа — выходили из атаки тем же правым разворотом. Но вдруг ведущий завис в верхней точке и, перевернувшись на спину, стал падать.

— Есть один! — сообщил Золотарев. — Твой, Довгаленко?

Но стрелку-радисту, видно, было не до торжества. Сквозь раздирающий его кашель, он еле проговорил:

— В кабине дым, дышать нечем...

— Приготовиться к прыжку, — приказал Серебряников. — Я поднаберу высоты.

Золотарев посмотрел вниз: Днепр остался позади, впереди под ними расстилалось

скошенное поле, кое-где возвышались копны соломы.

— А может, сядем? — спросил штурман.

— Мы — попытаемся, а стрелкам — прыгать... — Голос командира прервал очередной удар, словно бомбардировщик наскочил на препятствие и подпрыгнул. Золотарев ощутил острую боль в правой ноге. В ту же минуту весь самолет охватило пламя. Оно было такое сильное и яркое, что попытка сбить его пикированием ничего не дала. Штурманская кабина мгновенно наполнилась густым дымом, кожа реглана затрещала от огня. А командиру было и того хуже: ведь его кабина находилась между моторами. Золотарев собрал силы, нажал на кнопку самолетного переговорного устройства и крикнул: