Ночные бомбардировщики

Виктор Георгиевич обвел взглядом офицеров. Петр сидел, понуро опустив голову...

Но Виктор Георгиевич понимал, что перевоспитать человека одними беседами — дело трудное. Слова забываются, а привычки остаются. Если же повторять одно и то ,же, сила воздействия слов сведется к нулю. Надо создать человеку такую обстановку, чтобы не было места проявлению его отрицательных черт.

Летчики, как правило, по натуре романтики. Им подавай интересное, новое, волнующее. Виктор Георгиевич с детства увлекался спортом, любил в выходной побродить с ружьишком, посидеть с удочкой у озера, а вечерком побеседовать с товарищами у костра. Ничто так не располагает к откровению, как тишина бескрайних просторов.

Виктор Георгиевич узнал, что и среди молодых летчиков есть любители футбола и баскетбола, рыбалки и охоты. Вот через них-то с помощью комсомольской организации он и решил приобщить подчиненных к коллективу.

Среди своих сверстников выделялся спортивным мастерством Виталий Березкин — энергичный, общительный лейтенант. Командир предложил избрать его секретарем комсомольской организации. Однако и у Березкииа оказалось не особенно-то развито чувство коллективизма. Он оставался равнодушен к судьбе товарищей, ничуть не волновался, когда своя команда проигрывала.

После одной из встреч футбольных команд Виктор Георгиевич подошел к Березкину.

— Хорошо играете, — похвалил он лейтенанта. — Но ведь один в поле не воин... Вот если бы и товарищи ваши так умели. А что если вам попробовать потренировать команду? А?

Березкин согласился. Доверие вызвало у него чувство ответственности за свой коллектив. Он стал передавать товарищам опыт, учить их взаимодействию, слаженности в игре. Это сплачивало летчиков, приучало к единству не только на футбольном поле, но и в более сложных ситуациях.

Много забот у заместителя командира. Еще больше их стало, когда Виктор Георгиевич принял полк. То на собрании [169] с докладом выступить, то лекцию по марксистсколенинской подготовке прочитать, то у кого-то из подчиненных дома побывать, посмотреть, есть ли условия для отдыха. Часть дел можно было бы возложить на заместителя по политической части, но тот сам в помощи нуждался: недавно прибыл в полк. Прежде всего ему надо было овладеть истребителем-бомбардировщиком — раньше он летал на истребителе.

Командир обучал замполита бомбометанию, стрельбам, летал с молодыми, отрабатывал сложные виды боевой подготовки сам. К концу полетов от усталости ломило в ногах и пояснице. Неплохо бы отдохнуть, но командир шел в штаб, обдумывал, как лучше решить поставленные жизнью проблемы. Один летчик неуверенно и скованно чувствует себя на малой высоте — и Виктор Георгиевич старался понять его психологию; второй, наоборот, переоценивает себя, считая, что все постиг, — надо как-то тонко и безболезненно развенчать его самоуверенность. Третий с дисциплиной не в ладах — какие меры применить к нему? Разные люди, разные недостатки, и по-разному надо подходить к ним. А потому думай, командир, думай! Думай, когда сидишь за инструктора в задней кабине самолета, думай, когда идешь с аэродрома в штаб или домой, думай, когда за плечо закинуто ружьишко и ничто не напоминает о твоей нелегкой службе.

Замкнут и скрытен стал лейтенант Пинчуков, прежде веселый и компанейский офицер, заядлый рыболов. Не видно его после полетов в кругу товарищей, не слышно его

побасенок в перерывах между занятиями. Курит, глубоко затягиваясь, взгляд сосредоточенный, грустный...

— Карась, говорят, здорово брать стал, — подошел к нему Виктор Георгиевич.

— Время клевое — черемуха зацвела, — неохотно отозвался лейтенант.

— Посидеть бы на зорьке. Не составишь компанию?

— Можно, — без особого энтузиазма согласился Пинчуков.

Компания подобралась немаленькая, еле в машину вместилась. Были здесь и Валерий с Петром. Командир пригласил их персонально. Петр было отнекивался, но потом согласился. Он сидел в уголке, притихший и незаметный — все еще стыдился своего проступка в командировке, хотя деньги давно всем вернул. Особенно он избегал Виктора Георгиевича, несмотря на то, что после беседы в комнате [170] боевой славы командир ни разу не напомнил о том случае: пусть сам все осмыслит и прочувствует — суд совести строже и справедливее внушений.

К месту рыбалки прибыли засветло. Успели посидеть на вечерней зорьке. Клев был, правда, так себе, но все же на уху наловить сумели. Виктор Георгиевич, засучив рукава, принялся чистить рыбу. Глядя на командира, в работу включились и остальные. Одни собирали валежник и разжигали костер, другие чистили картошку, лук, третьи мыли посуду. Когда уха сварилась, расселись в домике егеря за длинным деревянным столом. Виктор Георгиевич выложил из рюкзака на середину стола снедь. Вкусно запахло домашними пирогами.

— Угощайтесь, оцените кулинарные способности моей хозяйки!

Рядом с пирогами кто-то положил сало, яблоки, свежие парниковые огурцы. А через несколько минут стекла домика звенели от хохота. Виктор Георгиевич рассказывал такие охотничьи байки, от которых и бывалые люди за животы хватались.