Ночные дороги

Но остановить Васильева было невозможно. Я несколько раз прерывал его и начинал разговор о другом; он умолкал, но пользовался первой паузой, чтобы возобновить свой бесконечный рассказ, который должен был кончиться с его смертью. Я ушел поздно вечером. Мы вышли вместе с Васильевым, который поднял воротник пальто и надвинул шляпу на лоб. Я не мог не улыбнуться:

— В таком виде вы похожи на героя из романа плаща и шпаги, — сказал я ему.

— Вы бы не шутили, — ответил он, — если бы знали, какой опасности я подвергаюсь ежедневно.

Я знал эту фразу. Я знал, что никакие убеждения на этого человека не подействуют, но все-таки сказал, что, по-моему, его опасения напрасны, что, не причиняя никому вреда, не занимаясь политической деятельностью и не будучи видным революционером или контрреволюционером, он вряд ли рискует больше, чем всякий другой смертный. Он терпеливо выслушал меня. Мы уже дошли до гостиницы, в которой он жил. Начинал накрапывать дождь.

— Эмиссары, — сказал он, — которые…

И я ощутил непреодолимую тоску. Я стоял недалеко от освещенного подъезда его гостиницы и смотрел на беспрерывно теперь струившийся дождь, а он держал меня за рукав и все говорил об эмиссарах, о контрразведке, о смерти какого-то великого князя в Москве, об одном из помощников Савинкова, о преследовавшем его, Васильева, левантинце, смуглом человеке с черной бородой, которого он последовательно видел в Москве, Орле, Ростове, Севастополе, Константинополе, Афинах, Вене, Базеле, Женеве и Париже. Наконец мне удалось поймать его влажную от постоянной внутренней дрожи руку, пожать ее и, извинившись, уйти, — и я дал себе слово в дальнейшем избегать встреч с ним и с Федорченко и забыть, если возможно, об их существовании.

Но через две недели после этого, утром, когда я еще был в постели, раздался резкий звонок. Я надел купальный халат и туфли и пошел отворять дверь. Я думал, что это один из обычных стрелков, которые приходят просить деньги, ссылаясь на безработицу и расстроенное здоровье, и уходят, получив два франка; я знал, что мой адрес и моя фамилия фигурировали на одном из последних мест того таинственного списка неотказывающих, который ходил по рукам большинства стрелков. Он существовал во множестве вариантов; некоторые адреса, преимущественно богатых и щедрых людей, стоили очень дорого, другие дешевле, иные просто сообщались, в виде дружеской услуги. О том, что я занимал одно из последних мест, я узнал от старого, добродушного пьяницы, который становился словоохотлив после первого стакана вина.

— Вас недорого можно купить, — сказал он мне с оттенком снисхождения в голосе, — ну, франков за пять, а под пьяную руку и вовсе за три. Мы, милый человек, знаем, что у вас самих денег нет. И зачем вы этой сволочи их даете? — Я ответил ему, пожав плечами, что два франка, которые я обычно даю, меня не разорят и что если человек идет просить милостыню, то надо полагать, что он это делает не для удовольствия. — Какое же удовольствие, это верно, сказал он, — а все-таки всем без разбору давать — это не дело. Молоды вы, милый человек, вот что. — И он ушел, взяв у меня два франка.

Натыкаясь со сна на стены — я лег, как всегда, в седьмом часу утра, теперь же было не больше девяти, — я подошел к двери, приготовил монету, отворил и увидел Сюзанну.

— Ты один? — спросила она, не здороваясь. — Я хочу с тобой поговорить.

Она вошла в комнату, осмотрела ее, потом села в кресло и закурила папиросу.

— Чей это портрет? — спросила она. — Это твоя любовница? Красивая.

Мне хотелось спать.

— Ты пришла, чтоб меня расспрашивать о портрете? — сказал я.

— Нет, нет, — ответила она, и голос ее вдруг изменился. — Я пришла просить совета у тебя. Я не могу больше выдержать.

— Мне нет дела до этого, — сказал я. — Меня это не касается, и, кроме того, я хочу спать. Приходи вечером.

— Нет, нет, — сказала она с испугом, — Ты меня так давно знаешь, ты должен меня выслушать.

— Знаю я тебя давно, конечно, — сказал я. — Знаю и ценю за твою добродетель.

— Выслушай меня, — повторила Сюзанна, и впервые за все время мне послышалась в ее голосе какая-то человеческая интонация. — Ты знаешь, что я была счастлива.

— Не рассказывай мне твою жизнь, я без этого обойдусь.

— Послушай, ты знаешь, что я только бедная женщина, не получившая образования, такого, как этот старый сумасшедший, которого я, в конце концов, убью и который разбил мое счастье.

— Если тебя беспокоит его образованность, тут ничего не поделаешь.