Читаем Ночные эскадрильи люфтваффе. Записки немецкого летчика полностью

Мои товарищи уже схватились с врагом, и первые бомбардировщики, объятые пламенем, посыпались в озеро. Вокруг меня бушевала ожесточенная перестрелка. Разноцветные трассы пронизывали небо. Ровно в полночь британский коммодор оранжевыми трассами подал сигнал к началу налета. Волна за волной британцы приближались к Берлину. И я летел к столице на высоте 18 000 футов. Все стихло, ночь окутала город защитной пеленой, но буря могла разразиться в любую секунду. Город обороняли самые мощные зенитные батареи и лучшие прожекторные расчеты. Высокие зенитные башни метали во врага смертоносные снаряды. Путь томми был отмечен горящими обломками самолетов. Четыре десятка из пятидесяти четырех бомбардировщиков понесли наказание, не достигнув цели. И все же кошмар, обрушившийся на город, превосходил все, что можно было описать словами. Началось настоящее светопреставление. Сотни прожекторов залили светом ночное небо. Тысячи зенитных орудий изрыгали свинцовые залпы. Британский «церемониймейстер» пометил цели на западе и юго-западе Берлина зажигательными бомбами Несмотря ни на что, я не мог не восхититься хладнокровием экипажа самолета наведения, который неуклонно выполнял свою задачу, одну за другой освещая цели. Вскоре кварталы города, предназначенные к уничтожению, были отчетливо видны надвигающимся бомбардировщикам. Вырисовывалась ужасающая реальность: ковровая бомбардировка.

Берлин защищался потрясающе. Ярко освещенное небо было испещрено облаками разрывов зенитных снарядов, достигавших высоты 24 000 футов. Истребитель швыряло из стороны в сторону, но я летел в самое пекло. Справа и слева, выше и ниже срывались с неба горящие самолеты. На земле полыхали бесчисленные пожары. Поврежденные ночные истребители подавали ракетами сигналы бедствия. Вражеские бомбардировщики взрывались в воздухе, засыпая город разноцветным дождем сверкающих конфетти. Грандиозный фейерверк! He прекращающиеся залпы зениток действовали мне на нервы. Едкая пороховая вонь проникала в кабину.

В воздухе закружилась «карусель»: истребители вели бой с бомбардировщиками. Берлинский радар оказался не лишним, хотя мы невооруженным глазом могли видеть кружащиеся над городом самолеты противника. Целей хватало на всех. Красные, желтые и зеленые трассы пронеслись мимо моей кабины. В этом аду все зависело от удачи, ведь смерть таилась со всех сторон. Где-то около часа ночи мой курс пересек четырехмоторный «Галифакс». Забыв о грозящей мне опасности, я тут же атаковал его и дал очередь по бензобакам. Бомбардировщик взорвался и упал на землю множеством горящих обломков. 01.03. Пять минут спустя я увидел пару огромных акульих плавников точно под моим самолетом. Я мгновенно узнал «старого приятеля» — «стир-линга» с грозным хвостовым стрелком. Прицел приблизил врага, и хвостовой стрелок умолк навсегда в тот момент, когда открыл огонь. Остальное было делом нескольких секунд. В 01.08 тяжелый бомбардировщик камнем упал с неба и взорвался уже на земле. Ночной кошмар подходил к концу.

Британцы развернулись к дому. Я покружил над горящим городом, подкарауливая отставших. Зенитки смолкли. Горящий город освещал ночь, словно не вовремя взошедшее солнце. Мои парни ошеломленно молчали. Мы поверить не могли, что наша столица обречена. После этого воздушного сражения, разразившегося в сердце Германии, мы все поняли, что час нашей победы миновал, а Гитлер хочет лишь выиграть время. Только какой толк от этих мрачных мыслей? Мы бросили последний взгляд на пылающий город и повернули на Пархим. Приземлился я в три часа четыре минуты. Мой «Ме-110» получил несколько пробоин от осколков снарядов, но наземный персонал, зная о нашем успехе, сиял от восторга. Наше крыло сбило двадцать бомбардировщиков. На следующий день в коммюнике вермахта сообщили о страшной бомбардировке Берлина и ста сбитых вражеских бомбардировщиках. Неплохо, но как быть с остальными пятью сотнями? Вернувшись домой, они заправятся топливом и будут продолжать свою работу до тех пор, пока от Берлина останется груда мусора.

Одна за другой бомбардировки обрушивались на Берлин. Наше крыло, прежде находившееся далеко за линией фронта, теперь оказалось в центре полосы обороны. Ночь за ночью мы сидели в боевой готовности в истребителях, и, когда первые бомбы начинали падать на наше ярко освещенное летное поле, а скоростные британские бомбардировщики обстреливали его из своих пушек, мы вновь убеждались в том, что в Германии не осталось безопасных тылов. Под круглосуточными бомбардировками союзной авиации сам рейх превратился в гигантское ноле боя, а Берлин — в пыль и пепел. Союзникам теперь не было нужды искать столицу, ибо колоссальные пожары, не успевавшие утихнуть после предыдущего налета, освещали ночную тьму. Кроваво-красные всполохи неделями и месяцами бушевали над Берлином.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное