Ночные эскадрильи люфтваффе. Записки немецкого летчика

Назавтра, в присутствии всего населения деревни, мы хоронили наших погибших товарищей. Гора цветов и венков украсила могилы этих парней, трагически встретивших свою смерть. Матери и жены, чьи собственные сыновья и мужья находились на фронте, рыдали по мертвым, как по своим родным. Я говорил недолго, так как знал погибших слишком хорошо, чтобы выразить словами, что значит для меня эта потеря. Когда гробы опускали в могилу, я задавался вопросом, можно ли было избежать их гибели. Может быть, лучше было отправить самолеты поздним вечером? Однако на войне невозможно предугадать все опасности, и никто не знает, когда придет его черед. Я покидал кладбище в глубокой задумчивости, пытаясь подвести итоги своей жизни летчика – ночного истребителя. Все началось в 1941 году. Мои друзья фон Кампе, Редлих и Гейгер были убиты в первый же месяц, и с тех пор цепь смертей не прерывалась. Я должен благодарить Бога за то, что еще жив. Инстинкт самосохранения хорошо развит у любого человека, на чьей бы стороне он ни воевал. Мы попали в беду, и мои парни совершенно справедливо ждали от меня твердости и веры в победу. Я чувствовал настроение эскадрильи, особенно в этот период непрекращающихся неудач. Я понимал, что от моего поведения зависит, станет ли моя группа сборищем утративших надежду людей или сплотится в единое целое, готовое на самопожертвование и воодушевленное моим личным примером. Потрясающая уверенность моих людей во мне как командире внушила мне уверенность в том, что мы преодолеем все трудности. В глубине души я не сомневался: война проиграна, но мой долг – пройти эту дорогу до горького конца вместе с моими парнями. Это вовсе не слепое повиновение, это дело чести. Честно победить – просто, а чтобы проиграть с честью, необходима железная выдержка.

Через несколько дней после нашей передислокации в Ходчак из дивизии сообщили о нескольких авиагруппах, летящих с юга. Мы сидели в палатке, обсуждая ситуацию. Со стороны Ходчака отчетливо доносился грохот фронтовой артиллерии. Русские уже подходили к Дунаю. Нам приказали поднять в воздух два самолета. Само собой разумелось, что летел я, а вторым стал обер-лейтенант Будер. Мы взлетели в 22.31; отрывая машину от земли, я сразу понял, что длины полосы едва хватает, а приземлиться будет еще сложнее. Штурман наведения послал меня вдогонку за вражеским самолетом, летевшим через наш сектор на высоте 6000 футов северным курсом. В 22.39 я заметил противника и бросился в атаку. Через минуту охваченный огнем «галифакс» упал недалеко от летного поля. В ту ночь это был единственный сбитый самолет противника. Мне повезло, что в таких опасных условиях я сумел посадить свой истребитель всего через семнадцать минут после взлета.

Через несколько дней я получил самолеты из Винер-Нойштадта взамен уничтоженных. Экипажи постепенно привыкли к маленькому аэродрому и наслаждались потрясающим гостеприимством немецкого меньшинства жителей деревушки. После долгих лет военных пайков сытная венгерская еда казалась нам непрерывным пиршеством. Я почувствовал это на собственном желудке. Женская часть населения была исключительно щедра во всех отношениях, и я вскоре испугался, что моих парней избалуют. Растолстел даже мой сержант-квартирмейстер. Он думал о грядущих голодных годах и наполнял все возможные емкости говяжьим и гусиным жиром. Дружеские отношения между населением и солдатами крепли день ото дня. Сельчане считали наши машины на старте и с нетерпением ждали их возвращения, чтобы пересчитать снова. Я старался являться домой каждую ночь, иначе мои добрые хозяева не засыпали. Около четырех часов утра я заглядывал в их спальню и говорил им по-венгерски: «Добрый вечер, я вернулся». – «Спокойной ночи», – улыбались они в ответ.

Из Ходчака мы успешно громили британцев. Каждую ночь мы сбивали их бомбардировщики и в конце концов остановили переброску вооружения в Варшаву. 22 сентября 1944 года «воздушный мост» был разрушен, полеты прекратились. Мирно протекли несколько недель, а потом в 30 милях от деревни появились русские. Когда в деревне узнали, что мы должны перебазироваться за Дунай, почти всех жителей охватила паника. Люди не могли осознать, что должны сделать жестокий выбор: бросить свои дома или остаться и встретиться со страшной судьбой. В последний момент они хватали что-то из самого необходимого, впрягали в тележки лошадей или волов, закутывали в одеяла детей и отправлялись в неизвестность. Почти каждая семья владела большой фермой с обширными полями и скотом. Они душой приросли к своей собственности, как это бывает лишь с крестьянами, всю тяжелую работу выполнявшими своими руками. Несмотря на отдаленность от Германии, эти люди оставались верными своей стране. Они упорно сохраняли родной язык. В школе обучали детей на немецком языке и не смешивались с венгерским населением. Но сейчас надвигалась смертельная угроза. Женщины, чьи мужья в большинстве своем сражались на фронте, должны были оставить свои дома и фермы, в которых счастливо прожили столько лет.