Ночные грехи

Когда страх, ужас и чувство вины закрутились в очередном цикле внутри ее, она бросилась к лестнице, ведущей наверх к спальне Лили. Как всегда, с Лили она почувствует хоть какое-то облегчение; малышка отдаст ей свою любовь безоговорочо, не задавая никаких вопросов.

Звук низкого, мягкого голоса в комнате Лили заставил Ханну ускорить шаги. Дверь в спальню была приоткрыта, мягкий, словно лунный, свет выплескивался на ковер. Она заглянула в щелку и увидела отца Тома. Он сидел в старом белом плетеном кресле-качалке с Лили на коленях. Том обхватил девочку рукой, в которой держал сборник рассказов, и увлеченно читал их ей вслух.

Любой посторонний предположил бы, что это отец и дочь. Том в трикотажной рубашке и мятых вельветовых брюках. Свет от лампы отражается искорками-звездочками от золотой оправы его очков. Лили в фиолетовых домашних тапочках из овечьей шерсти, с розовыми щечками и огромными глазами, с полуприкрытыми веками, сонная и довольная, слушает приключения Винни-Пуха и его приятелей.

Что-то шевельнулось внутри Ханны. Она не посмела бы сказать, что именно. Чувство пришло с привкусом разочарования и стыда.

Она проскользнула в комнату прежде, чем чувство могло бы заставить ее повернуть обратно. Том был другом, и она нуждалась в друге, который был всем для нее, и все, что было до этого, не порождало никаких осложнений и не вызывало сожаления. Он закончил рассказ, закрыл книгу, и они оба выжидательно посмотрели на нее.

— Привет, мама, — сказала Лили, приветливо кивая головкой.

— Привет, букашка. Все ушли. — Она наклонилась, чтобы взять дочь на руки. Лили прижалась к матери и положила голову ей на плечо.

— Пол тоже? — спросил Том, удивленно приподняв брови. Он встал и предпринял неуверенную попытку разгладить морщинки на брюках.

— Я не знаю, куда он поехал. — Ханна отвернулась, не желая видеть сочувствие в его глазах. Она уже устала от людей, чувствующих жалость к ней.

— Я слышал ссору, — сказал он мягко. — Я уверен, что он не хотел этого. Он просто вспылил. Конечно, от этого не легче, я понимаю.

Она покачала головой.

— Это не имеет значения.

— Нет , имеет, — настаивал Том. — Он должен бы понять, что это не твоя вина, или, если не в состоянии сделать это, простить, по крайней мере.

— Почему Пол должен простить, если я сама не могу простить себя?

— Ханна…

— Это правда, — сказала она, беспокойно расхаживая по уютной спальне с ее мягкими розовыми стенами и рисунками из волшебного мира Беатрикс Поттер. — Я вновь пережила это ночью тысячу раз. Виновата я или не виновата, все сводится к одному и тому же: я — мать Джоша. Он доверял мне, а я подвела его. Я не знаю, должен ли кто-нибудь простить мне этот грех.

— Бог простит.

Заявление было настолько бесхитростным, что оно поразило Ханну почти детской искренностью веры. Она повернулась к нему с желанием задать один вопрос, хотя была почти уверена, что он не сможет этого сделать.

— Тогда почему Он продолжает наказывать меня таким образом? — спросила она, чувствуя, как боль нарастает в ней. — Что я сделала, чем я заслужила это? Что сделал Джош или Пол? Я не понимаю.

— Я не знаю, — хрипло прошептал Маккой.

Он не понимал, так же как и она, возможно, даже больше. Это был его грех, как он полагал, один из многих. Он не верил, что Бог знает лучшее. Как такое могло быть лучшим для кого-либо? Почему Ханна должна страдать, когда она сделала так много хорошего огромному количеству людей? Он не мог понять или принять это или уберечь себя от чувства гнева по отношению к Богу, которому он посвятил свою собственную жизнь. Он чувствовал, что его предали, так же, как и Ханна чувствовала то же. И он чувствовал себя виноватым из-за этого предательства и сердился на чувство вины. Он бунтовал против правил, ограничивающих его позицию, идущих в разрез с его точкой зрения, и в то же время боялся, к чему могут привести такие мысли. Душевное волнение охватило его и, как по спирали, то возрастало, то падало вниз.

— Так больно! — измученно прошептала Ханна. Она плотно зажмурила глаза, крепко прижала к себе Лили и продолжала покачивать ее вперед и назад.

Недолго думая, Том обнял ее и привлек к себе. Ханна страдала от боли; он должен успокоить ее. И если за последствия придется платить, он заплатит за все. Он убедил Ханну положить голову ему на плечо, погладил ее волосы и ласково шикнул на нее.

— Я знаю, как это больно, милая, — шептал он. — Как бы я хотел хоть чем-то унять эту боль. Я сделал бы все, чтобы помочь тебе. Я отдал бы все, чтобы забрать эту боль у тебя.

Ханна не постеснялась расплакаться у него на плече. Ей было комфортно, и она почувствовала, насколько это хорошо, когда есть поддержка. Он был надежным, сильным и теплым. Нежным. Чувствующим так же, как и она. Желающим принять ее боль на себя. Таким, каким должен был быть ее муж и каким он не был.