— Если бы это было правдой, похитителям пришлось бы проделать тысячу миль через самую ужасную часть Африки, похитить мою жену и вернуться в свои развалины, — согласился Грейсток. — А потом, когда я ее спас, нам с ней пришлось бы пробираться по джунглям тысячу миль, чтобы добраться до яхты. При сложившихся обстоятельствах это заняло бы несколько лет, и никто не стал бы нас ждать… Кроме того, все это было лишь игрой воображения. Если не считать сам город и дегенератов, которые его населяют.
— Та верховная жрица, которая влюбилась в вас?.. — спросил я.
— Продолжайте, Холмс, — отмахнулся гигант, словно не расслышав моего вопроса.
— После смерти вашего двоюродного брата ваша девушка и ваши друзья сказали вам, что отныне у вас и вашей семьи не будет личной жизни. Итак, вы все решили смухлевать. Однако это не было настоящим мошенничеством, поскольку вы были законным наследником. Вы были очень похожи на своего кузена и поэтому решили выдать себя за него. Когда яхта вернулась в Англию, все решили, что она совершила обычное плавание из Англии вокруг Африки и обратно. Ваши друзья научили вас всему, что вам нужно было знать о друзьях и знакомых, которых вы встретите. Слуги в вашем родовом поместье, возможно, заметили в вас что-то странное, но у вас, вероятно, был вымышленный предлог. Возможно, вы все объяснили временным приступом амнезии.
— Верно, — согласился Грейсток. — Я часто пользовался этим предлогом. Я всегда натыкался на кого-то, о ком мне никто не сказал. А иногда я вел себя совсем не по-британски[18]
.— Господи! Да это — тайна века! — воскликнул Холмс. — И я не моту сказать об этом ни слова!
— Откуда мне знать, что я могу вам доверять? — спросил Грейсток.
При этих словах мое растущее беспокойство достигло пика. Я недоумевал, почему Грейсток был так откровенен, но потом меня охватила тошнотворная уверенность, что ему все равно, что мы узнали, потому что мертвецы не умеют говорить. Я надеялся только на то, что Грейсток все-таки не убил своего кузена. Возможно, он был порядочным человеком, несмотря на всю его дикость. Эта надежда рухнула, когда я предположил, что он, возможно, был не совсем откровенен. А что, если он убил своего кузена?
Хотя я чувствовал, что продолжать эту тему опасно, я не мог сдержать своего любопытства.
— Ваша светлость, надеюсь, вы не сочтете меня чересчур любопытным. Но… что же случилось с вашим кузеном? — поинтересовался я. — Он умер, как описано во втором романе, умер от лихорадки джунглей после того, как на смертном одре признался, что обманул вас, лишив вашего первородства и вашей любимой? Или…
— …Или я перерезал ему горло? — закончил Грейсток то, что я не решался произнести вслух. — Нет, доктор Ватсон, я не убивал его, хотя должен признаться, что мысль не раз приходила мне в голову. И я был рад, что он умер собственной смертью, но, в отличие от многих из вас, цивилизованных существ, я не чувствовал вины за то, что радовался чьей-то смерти. И я не чувствовал ни сожаления, ни стыда, ни вины за то, что убрал с дороги кого-то, кто представлял серьезную угрозу для меня или моих близких… Я ответил на ваш вопрос?
— Более чем, ваша светлость, — сказал я, сглотнув. Возможно, он лгал, но мои надежды снова возросли, когда я понял, что ему не нужно было лгать, если он собирался убить нас.
— Вы намекнули, что читали рассказы Ватсона, — тем временем продолжал Холмс. — Надо признать, мои подвиги в них несколько преувеличены и романтизированы. Но его описание моего характера очень точно. Я всегда держу свое слово.
— Хм! — протянул Грейсток и нахмурился.
Он погладил рукоять огромного ножа в ножнах, и мне стало холодно, словно я на мгновение оказался на Луне. Мертвым.
Холмс казался скорее задумчивым, чем испуганным.
— Мы профессионалы, ваша светлость, — медленно произнес он. — Если мы примем вас в качестве нашего клиента, мы не сможем сказать ни слова об этом деле. Даже полиция не сможет заставить нас сделать это.
— А-а! — мрачно улыбнулся Грейсток. — Я все время забываю, какую огромную ценность цивилизованные люди придают деньгам. Ну конечно же! Я заплачу вам гонорар, и ваш рот будет на замке…
— До тех пор, пока ваша светлость не освободит нас от священных уз конфиденциальности.
— Что вы считаете разумным гонораром?
— Больше всего я заработал в монастырской школе, — пояснил Холмс. — Твой дядя заплатил мне по-царски. Двенадцать тысяч фунтов. — Потом Холмс повторил, смакуя: — Двенадцать тысяч фунтов. — И быстро добавил: — Конечно, это не все… Ватсон, как мой партнер, получил такую же сумму.
— В самом деле, Холмс, — пробормотал я.
— Двадцать четыре тысячи фунтов, — сказал герцог, все еще хмурясь.
— Это было в 1901 году, — сказал Холмс. — С тех пор инфляция подняла цены до небес, а ставка подоходного налога унеслась в небеса, словно ракета, запущенная в зенит.
— Ради бога, Холмс! — воскликнул я. — Не вижу необходимости в этом торге на рыбном рынке! Конечно…
— И все же… — перебил меня Холмс. — Пожалуйста, предоставьте решать финансовые вопросы мне, старшему партнеру и настоящему профессионалу в этом деле.