Ночные кошмары и фантастические видения

На самом деле вовсе не ее голос заставил меня продолжать. Я представил себе Долана, спящего там у себя в пентхаузе, и себя, стоящего на дне ямы рядом с вонючим и тарахтящим погрузчиком, с ног до головы покрытого грязью, с разодранными в кровь руками. Я представил, как Долан лежит в постели, в шелковых пижамных штанах, рядом с одной из своих блондинок, на которой надета только пижамная куртка.

А внизу, в остекленной шикарной секции гаража, стоит «кадиллак», уже загруженный багажом и готовый к дороге.

– Ну хорошо, – сказал я, медленно вскарабкался в кабину погрузчика и нажал на газ.

Я продолжал копать до девяти утра, потом бросил это увлекательное занятие – мне еще многое надо было успеть, а время поджимало. Мое творение протянулось на сорок футов. Этого должно хватить.

Я отогнал погрузчик обратно – он мне еще понадобится, но придется опять переливать солярку, а на это сейчас нет времени. Еще мне нужно было принять болеутоляющее, но в пузырьке оставалось не так уж много таблеток, и я решил приберечь их на потом. Они мне сегодня еще понадобятся. Сегодня… и завтра. О да. Завтра. Понедельник – благословенное Четвертое июля.

Вместо того чтобы жрать таблетки, я устроил себе пятнадцатиминутный отдых. Нужно было больше, я знаю, но я заставил себя ограничиться четвертью часа. Вытянулся в кузове микроавтобуса – мои перенапрягшиеся мышцы судорожно подергивались, – закрыл глаза и стал думать о Долане.

Сейчас он, наверное, завершает последние приготовления, покупает последние мелочи – газеты в дорогу, туалетные принадлежности, может быть, книжку в обложке или колоду карт.

А если на этот раз он полетит самолетом? – прошептал подленький внутренний голос, и я не смог удержаться – у меня вырвался стон. Долан еще ни разу не летал в Лос-Анджелес, он всегда ездил на машине, на своем «кадиллаке». Я так думаю, он не любил самолеты, хотя иногда все же летал – вот в Лондон, например. Эта мысль никак не хотела уходить – она свербила в мозгу и чесалась и дергала, словно заживающая ранка.

В половине десятого я вытащил из фургончика рулон холста, большой мебельный степлер и распорки. Облака затянули небо, стало заметно прохладнее – Бог иногда посылает и благость ничтожным смертным. До этой минуты я и думать забыл о своей лысине – у меня хватало других болячек, – но сейчас, прикоснувшись к ней, я тут же со стоном отдернул пальцы. Посмотревшись в наружное боковое зеркало, я увидел, что она стала красной – почти сливовой.

В Вегасе Долан сейчас делает последние звонки. Шофер подгоняет «кадиллак» к парадному подъезду. Нас разделяют всего лишь семьдесят пять миль, и уже очень скоро серый «кадиллак» начнет сокращать это расстояние со скоростью шестьдесят миль в час. У меня нет времени стоять тут и плакать над своей обожженной лысиной.

Я люблю твою обожженную лысину, сказала Элизабет.

– Спасибо, Бет, – отозвался я, подхватил распорки в охапку и потащил их к яме.

По сравнению с земляными работами то, что предстояло теперь, было сущей безделицей. Почти непереносимая разрывающая боль в спине теперь превратилась в непрестанную тупую пульсацию.

А что потом? – допытывал вкрадчивый голос. Что с тобой будет потом?

Об этом я подумаю потом, вот и все. Ловушка приобретала законченный вид, и сейчас это было главное.

Распорки перекрывали дыру с небольшим запасом, которого как раз хватало, чтобы закрепить края в асфальте, окружавшем яму. Ночью это была бы дьявольская работенка, но сейчас разогретый асфальт был податлив и мягок, и деревяшки входили в него, как карандаши в растаявшую ириску.

Когда я закрепил все распорки, ловушка обрела вид моей изначальной меловой разметки, исключая длинную линию посередине. Я подтащил к мелкому краю ямы рулон холста и снял крепившие его веревки.

Затем я развернул сорок два фута шоссе номер 71.

При близком рассмотрении иллюзия была вовсе не идеальной – так фальшиво и нарочито выглядят театральные декорации и грим актеров с первых трех рядов партера. Но с расстояния в несколько ярдов обнаружить подделку было уже невозможно. Это была темно-серая полоса, не отличавшаяся от настоящего покрытия. С левого края ее перерезал желтый пунктир дорожной разметки.

Я раскатал полосу холста по деревянному остову, потом медленно прошелся по всей длине имитации, прибивая холст степлером к распоркам. Руки отказывались работать, но я знал, как себя заставить.