Ночные кошмары и фантастические видения

Такие люди, как мой брат Бобби, рождаются каждые два или три поколения. Думаю, к ним можно отнести Леонардо да Винчи, Ньютона, Эйнштейна, может, Эдисона. И вот что у них общее: они – словно стрелка гигантского компаса, которая долгое время бесцельно вращается, нащупывая истинный север, а потом устремляется к нему с невероятной быстротой. А прежде чем это произойдет, такие парни могут учудить всякое, и Бобби не был исключением.

В восемь лет он пришел ко мне, пятнадцатилетнему, чтобы сказать, что изобрел самолет. К тому времени я достаточно хорошо знал Бобби, чтобы не ответить: «Чушь собачья», – и не вышвырнуть его из комнаты. Я пошел с ним в наш гараж, где на красной тележке «Американский летун» стояла странная фанерная конструкция, отдаленно напоминающая истребитель, но с крыльями, направленными вперед. По центру болтами крепилось седло, которое он снял с лошадки-качалки. Кресло пилота. Тут же торчал какой-то рычаг. Двигатель отсутствовал. Бобби сказал, что это планер. Он хотел, чтобы я столкнул его с холма Кэрригэна, самого крутого во всем парке Гранта, округ Колумбия. Склон делила пополам бетонная дорожка, по которой гуляли старики.

– Это, – сказал Бобби, – моя посадочная полоса.

– Бобби, – заметил я, – у твоей игрушки крылья направлены не в ту сторону.

– Нет, – возразил он. – Они направлены куда надо. Я видел передачу о ястребах в «Королевстве дикой природы». Они камнем падают на свою добычу, а потом меняют направление крыльев на противоположное, поднимаясь вверх. Они с двумя суставами, понимаешь? При таком положении подъемная сила больше.

– Тогда почему военные самолеты не делают такими? – спросил я, понятия не имея, что на кульманах как американских, так и русских конструкторов уже нарисованы истребители с направленными вперед крыльями.

Бобби пожал плечами. Он не знал, и его это не волновало.

Мы поднялись на холм Кэрригэна, Бобби уселся на седло лошадки-качалки и схватился за рычаг.

– Толкни меня посильнее, – попросил он. Его глаза сверкали безумным светом, который я так хорошо знал: Господи, иногда они так сверкали еще в колыбели. Но Богом клянусь, я бы не стал толкать его так сильно, если бы думал, что эта штуковина сработает.

Но я этого не знал, вот и толкнул тележку изо всей силы. Он покатил вниз, вопя, как ковбой, закончивший трудовой день и направляющийся в город за несколькими кружечками пива. Одной старушке пришлось отпрыгнуть в сторону; Бобби едва не сшиб старика с ходунками. Когда половина склона осталась позади, он потянул рычаг, и я смотрел, широко раскрыв глаза, потрясенный, в страхе и изумлении, как его сделанная из кусков фанеры конструкция отделилась от тележки. Поначалу она зависла в нескольких дюймах над ней, словно собираясь вернуться на прежнее место. Но тут налетел порыв ветра, и самолет Бобби начал подниматься, словно кто-то тянул его невидимым канатом. А тележка «Американский летун» скатилась с бетонной дорожки в кусты. Бобби же поднялся сначала на десять футов, потом – на двадцать, наконец – на пятьдесят. Он скользил над парком Гранта на своем самолете с направленными вперед крыльями и ликующе вопил.

Я побежал за ним, умоляя его спуститься, в голове мелькали отвратительно четкие видения: он вываливается из идиотского седла лошадки-качалки, разбивается, упав на дерево или на одну из многочисленных парковых статуй. И я не просто представлял себе похороны моего брата: я на них присутствовал.

– БОББИ! – орал я. – СПУСКАЙСЯ!

– Й-А-А-А-А-А-А! – Голос Бобби едва долетал до меня, и его переполнял восторг. Изумленные шахматисты, любители покидать фрисби и побегать трусцой, сидевшие на скамейках читатели, влюбленные – все как один бросили свои занятия и наблюдали.

– БОББИ, НА ЭТОЙ ГРЕБАНОЙ ШТУКОВИНЕ НЕТ РЕМНЯ БЕЗОПАСНОСТИ! – Насколько помню, я впервые произнес вслух это слово.

– Все-е-е-е бу-у-у-у-дет хорошо-о-о-о-о! – Он кричал во всю мощь легких, и я ужаснулся тому, что едва слышал его. Я бежал вниз по склону холма Кэрригэна, продолжая орать, но у меня не осталось ни малейших воспоминаний о том, какие слова срывались с моих губ. Зато на следующий день я мог говорить только шепотом. Помню, как пробегал мимо молодого человека в аккуратном костюме-тройке, стоявшего рядом со статуей Элеоноры Рузвельт у подножия холма. Он посмотрел на меня и непринужденно заметил: «Вот что я скажу вам, друг мой: от этой кислоты жуткие флэшбэки».

Я помню, как странная, бесформенная тень скользила по зеленым лужайкам парка, кренилась и ломалась, падая на скамьи, урны, вскинутые лица зевак. Помню, как преследовал ее. Помню исказившееся лицо нашей матери и покатившиеся по ее щекам слезы, когда я рассказывал ей, как самолет Бобби, который и взлететь-то не должен был, перевернулся высоко в небе от внезапного порыва ветра и Бобби завершил свою короткую, но яркую жизнь размазанным по асфальту Ди-стрит.

Возможно, человечеству бы повезло, если бы все так и произошло, однако получилось иначе.