К тому же меня охватило странное чувство — я вроде бы знал, кто сейчас войдет. Я не мог назвать имя вошедшего, но узнал его шаги. Знакомым был и одеколон, хотя я не знал, как он называется, даже если кто-то приставил бы к моей голове револьверное дуло. И по самой простой причине: никогда в жизни я не нюхал этот запах. Как могу я узнать запах, который не нюхал никогда в жизни, спросите вы? На этот вопрос я не мог дать ответ, но запах неожиданно показался мне знакомым.
Впрочем, не это было самым плохим. Хуже всего было то, что я был до смерти перепуган. Прежде мне угрожали грохочущие револьверы в руках разъяренных мужчин, и это было достаточно страшно, и кинжалы в руках не менее разъяренных женщин, что в тысячу раз хуже. Однажды меня привязали к рулю «паккарда» и поставили машину на железнодорожном пути с частым движением поездов; меня даже выбрасывали из окна третьего этажа; жизнь моя действительно была полна приключений, но ничто не пугало меня так, как запах этого одеколона и мягкие шаги по коридору.
Мне казалось, что голова моя весит по крайней мере шестьсот фунтов.
— Клайд, — произнес голос, которого я никогда не слышал раньше, но сразу узнал, как свой собственный. Всего лишь одно слово — и вес моей головы увеличился до тонны.
— Убирайся отсюда, кем бы ты ни был, — ответил я, не поднимая глаз. — Контора закрыта. — И что-то заставило меня прибавить: — На ремонт.
— Плохой день, Клайд?
Мне показалось, что в этом голосе заметно сочувствие, и от этого положение стало только хуже. Кем бы ни был этот хмырь, я не нуждался в его сочувствии. Что-то подсказывало мне, что его сочувствие более опасно, чем ненависть.
— Не такой уж плохой, — отозвался я, поддерживая свою тяжелую больную голову ладонями и глядя вниз на бювар — ничего другого мне не оставалось. В верхнем левом углу был написан телефонный номер Мейвис Уэлд. Я снова и снова пробежал по нему глазами — Беверли 6-4214. Не сводить взгляда с исписанного бювара показалось неплохой мыслью. Я не знал, кем был мой гость, но видеть его мне все равно не хотелось — единственное, в чем я был по-настоящему уверен.
— Мне кажется, вы ведете себя немного неискренне… пожалуй… — произнес голос. На этот раз я действительно ощутил в нем сочувствие, отчего мой желудок сжался в нечто похожее на дрожащий кулак, пропитанный кислотой. Я услышал скрип — он опустился в кресло для посетителей.
— Я не ведаю, что точно значит это слово, однако не стесняйтесь, говорите, — согласился я. — А теперь, когда мы обменялись любезностями, мистер, и вы чувствуете свою правоту, почему бы вам не встать и не выйти отсюда. Я решил взять бюллетень. Мне нетрудно сделать это, никто не будет возражать, понимаете ли, ведь здесь босс — я. Здорово иногда все получается, а?
— Пожалуй. Взгляни на меня, Клайд.
Мое сердце бешено забилось, однако голова не сдвинулась с места и глаза упрямо смотрели на Беверли 6-4214. Меня не покидала мысль — достаточно ли горяч ад для Мейвис Уэлд. Когда я заговорил, мой голос звучал спокойно. Я удивился, но одновременно почувствовал благодарность.
— Говоря по правде, я, пожалуй, возьму бюллетень по болезни на целый год. Поселюсь скорее всего в Кармелс. Буду сидеть на палубе яхты со справочником «Америкой меркьюри» на коленях и наблюдать за прибытием океанских лайнеров с Гавайских островов.
— Посмотри на меня.
Мне не хотелось делать этого, но голова поднялась, будто по собственной воле. Он сидел в кресле для клиентов, там, где до него сидели Мейвис, и Ардис Макгилл, и Биг Том Хэтфилд. Даже Вернон Клейн однажды сидел тут, когда принес стетографии своей внучки, обнаженной и с улыбкой, вызванной дозой наркотика. Он сидел в кресле, и на его лицо падали те же лучи калифорнийского солнца — на лицо, которое я, несомненно, видел когда-то. Последний раз меньше часа назад в зеркале своей ванной. Тогда я водил по нему бритвой «Жиллетт блю блейд».
Выражение сочувствия в его глазах было самым отвратительным, которое мне приходилось когда-либо видеть, и когда он протянул свою руку, меня охватило внезапное желание повернуться в своем вращающемся кресле, вскочить на ноги и выброситься из окна с седьмого этажа. Пожалуй, я так бы и поступил, не будь сбит с толку и запутан. Я не раз встречал выражение «перейти на „автопилот“» — его обожают авторы дешевой фантастики и душещипательных рассказов, — но чувствовал я себя так впервые.
Внезапно в комнате потемнело. День был совершенно безоблачным, я готов поклясться в этом, и тем не менее солнечный диск пересекло облако. Человек, сидевший напротив, по другую сторону стола, был старше меня по крайней мере лет на десять, а может, и на пятнадцать. Его волосы были почти белыми, тогда как мои все еще оставались почти черными, но это не меняло простого обстоятельства — как бы он ни называл себя и каким бы старым ни выглядел, это был я. Помните, я сказал, что его голос показался мне знакомым? Разумеется. Так звучит ваш голос — хотя не совсем так, как он звучит у вас в голове, — когда вы слушаете запись.