— Да. На пять тысяч долларов. Ты продал мне свое агентство. Маляры соскребут твое имя с двери и, прежде чем закончить работу сегодня вечером, напишут мое. — Его голос звучал мечтательно. — Самюэль Д.Ландри, частный детектив. Здорово звучит, а?
Я попытался умолять его и понял, что не могу. Даже голос изменил мне.
— Приготовься, — сказал он. — Я не знаю точно, как это произойдет, Клайд, но это вот-вот наступит. Не думаю, чтобы ты почувствовал боль.
— Но мне вообще-то наплевать, если и почувствуешь. — Эту фразу он не произнес.
Из темноты донесся слабый жужжащий звук. Я ощутил, как кресло тает подо мной, и внезапно понял, что падаю. Голос Ландри сопровождал меня в падении, декламируя на фоне щелчков и потрескиваний сказочной стенографической машинки, явившейся из будущего — двух последних продолжений романа под названием «Последнее расследование Амни».
«И тогда я уехал из города, а вот куда я приехал… знаете мистер, мне кажется, это мое дело. Как вы считаете?» Подо мной сиял яркий зеленый свет. Я падал к нему Скоро он поглотит меня, и я испытывал только одно чувство — облегчение.
— КОНЕЦ, — прогремел голос Ландри, и затем я упал в зеленый свет. Он сиял через меня, во мне, и Клайда Амии не стало.
Прощай, частный детектив.
Противоположная сторона света
Все это произошло шесть месяцев назад.
Я пришел в себя на полу мрачной комнаты. В ушах гудело. Я поднялся на колени, потряс головой, чтобы вернуть мыслям ясность, и посмотрел вверх, в яркое зеленое сияние, через которое упал подобно Алисе в Зазеркалье. Я увидел машину Бака Роджера, которая была намного больше той, которую Ландри принес в мой офис. На ней светились зеленые буквы, и я встал во весь рост, чтобы, рассеянно водя ногтями по рукам, прочитать текст:
И тогда я уехал из города, а вот куда я приехал… знаете, мистер, мне кажется, это мое дело. Как вы считаете?
И под этим, заглавными буквами, в центре, еще одно слово:
КОНЕЦ
Я прочитал текст снова, на этот раз проводя пальцами по животу. Я поступал так, потому что с моей кожей что-то случилось, пусть не слишком болезненное, но изрядно меня беспокоящее. Как только вопрос возник, я понял, что непонятная чесотка свирепствует повсюду — на задней части шеи, на бедрах, в промежности.
«Лишай, — внезапно подумал я. — Мне передался опоясывающий лишай Ландри. У меня явно чесотка, и я не узнал симптомы в первое мгновение лишь потому, что…»
— …Потому что у меня никогда ничего не чесалось, — произнес я, и тут же все встало на свои места. Все встало на свои места так неожиданно и резко, что я закачался, стоя на ногах. Я медленно прошел через комнату к зеркалу, стараясь не чесать свою странно подвижную кожу, зная, что увижу свое постаревшее лицо, покрытое морщинами, которые изрыли его подобно оврагам, и украшенное копной тусклых, седых волос.
Теперь я знал, что происходит, когда писатели каким-то образом забирают жизни действующих лиц, созданных ими. В общем-то это нельзя назвать воровством.
Скорее подменой.
Я стоял, уставившись на лицо Ландри — мое лицо, только постаревшее на пятнадцать тяжелых лет, — и почувствовал, как у меня горит и чешется кожа. Разве он не говорил, что последнее время лишай у него стал проходить? Если это опоясывающий лишай и на пути к исцелению, как же он вынес его в самом разгаре болезни, не сойдя с ума?
Я находился, разумеется, в доме Ландри — теперь это был мой дом — и стоял в ванной комнате рядом с кабинетом. Я нашел лекарство, которым он пользовался для облегчения страданий. Свою первую дозу я принял меньше чем через час после того, как пришел в себя, лежа на полу под его письменным столом, на котором жужжала машина. Мне казалось, будто я проглотил его жизнь вместо лекарства.
Будто я проглотил всю его жизнь.
В настоящее время лишай остался в прошлом и сделался всего лишь воспоминанием. Может быть, завершился цикл болезни, но мне приятнее думать, что свою лепту внес непобедимый дух Клайда Амни — того самого Клайда, который не болел ни дня в своей жизни, и хотя у меня постоянно заложен нос в этом потрепанном теле Самюэля Ландри, я не собираюсь сдаваться… К тому же разве вредно прибегнуть к помощи положительного мышления, оптимизма, заложенных во мне от природы? Мне кажется, правильным ответом на этот вопрос будет: никогда.
Правда, некоторые дни были особенно тяжелыми, причем первый наступил меньше чем через двадцать четыре часа после того, как я появился в этом невероятном 1994 году. Я заглянул в холодильник? Ландри в поисках съестного (осушив его эль «Черная лошадь» предыдущей ночью, я пришел к выводу, что мое похмелье не ухудшится, если я что-нибудь съем). И тут внезапная боль пронзила мой желудок. Мне показалось, что я умираю. Боль стала еще острее, и я понял, что на самом деле умираю. Я упал на пол кухни, стараясь не кричать. Через несколько мгновений что-то случилось, и боль ослабла.