Ночные легенды

Тело механика ковбой зарыл в пустыне. Вынутый бумажник он оставил себе, сел за руль и к наступлению ночи отыскал квартиру механика, где пристроился на ночь. Лежа на кровати, он размышлял об образе червя в своем теле. Неизвестно, был ли он там на самом деле или же это просто его ум пытался таким образом трактовать происходящее. Надо как можно быстрее поговорить с каким-нибудь доктором. Однако той ночью во сне с ним заговорил сам червь, расщемив для этого на своей слепой головке шипастые жвала, и сказал, что никакие доктора ему не помогут, а его цель по жизни – не исцелиться, а распространять Черное Слово.

Несмотря на свой сон, назавтра ковбой все же пошел к доктору, прямо в хирургию. Старичку-врачу он рассказал и о своей боли, и о темной крови, которой он закашливался в пустыне. Врач выслушал, после чего достал шприц и изготовился взять кровь на анализ.

Сравнимая с агонией мука, пронизавшая тело с проникновением иглы, была для ковбоя невыносимой. Как только игла проникла под кожу, почувствовалось, как внутри конвульсивно содрогнулся червь – ощущение такое, будто игла вонзилась в стенку желудка и теперь, несносно терзая, прошивала внутренние органы. На вопли ковбоя в кабинет вбежала медсестра, и ковбой взял их обоих, как до этого взял механика.

Однако боль в ту ночь не унималась, и ковбой чувствовал, что это наказание за опрометчивую дерзость: попытку излечить себя.

Механик жил один, и редкие звонки ему поступали сугубо по работе. «Додж» ковбой оставил себе как сувенир, заодно с рабочим комбезом механика. Когда комбез пообтрепался, ковбой срезал с него именной шеврончик и приладил к соломенной шляпе, которую до этого снял с какого-то бродяги в Айдахо, возле Бойсе. Из «родных» на нем были единственно сапоги – в них он очнулся среди пустыни, а вообще ощущение такое, будто они за давностью приросли к ногам словно копыта.

Механика звали Бадди; так же решил называть себя и ковбой. Что же до Канцера, то это был так, легкий прикол. На это слово он набрел в медицинском журнале, в статье про онкобольных. Бадди смекнул, что это довольно точно суммирует то, кем он был – точнее, стал. Бадди Канцероген, сокращенно Бадди Канцер. Короче, раковый ковбой.

Ну а когда люди допирали до сути этой шуточки, они уже отходили к праотцам.

III

Лопес объезжал улицы: пусть народ видит, что он при исполнении. Как и большинство мелких городков, Истон был местом довольно мирным; преступность здесь редко выходила за рамки мелкой кражи, случайной барной потасовки или вездесущей, неугомонной тени домашнего насилия. С такими делами Лопес управлялся со всем возможным тщанием. Можно сказать, в этом городке он был человеком на своем месте: копы получше где-нибудь, возможно, существовали, но что касается радения, таких надо еще поискать.

По прошествии пары часов, в ходе которых он всего-то выписал штраф-талон заезжему коммивояжеру (гнал под шестьдесят в зоне, где допускается только сорок) и пожурил пару ребятишек, рассекавших на скейтбордах по парковке банка, Лопес зашел в кафетерий Стива Дивентуры на кофеек. Он собирался разместиться за стойкой, но тут увидел за столиком у окна доктора Брэдли и попросил Стива отнести заказ туда.

– Ничего, если я подсяду? – спросил он.

Грег Брэдли встрепенулся, словно выходя из задумчивости – судя по мимике, не очень тому огорчаясь. Он был примерно одного возраста с Лопесом, но при этом типичной «белой косточкой»: загорелый блондин с хорошими зубами и неплохими деньгами на счету. В городе покрупнее он бы за свои услуги мог зарабатывать куда больше, но здесь жила его семья, и сам он был всецело привязан и к этому городку, и к его жителям. Лопесу оно было понятно; он и сам был из таких.

Имелось подозрение, что Брэдли скрытый гей, хотя они меж собой, разумеется, этого не обсуждали. Оно и понятно, почему доктор предпочитал держаться тишком. Народ в Истоне по большей части толерантен: вон и мэр у них черный, и шеф полиции с испанской фамилией, и все это несмотря на то, что девяносто процентов населения городка составляют белые. Просто пациенты ведут себя с докторами до забавности странно: некоторые едут на прием аж в Бостон, прежде чем позволить хотя бы прикоснуться к себе конкретному гею – причем не только мужчины, но и женщины. В общем, Грег Брэдли вел холостяцкую жизнь, а большинство народа в Истоне предпочитало этот факт обходить. Так вот заведено в мелких городках.

– Конечно, присаживайся, – кивком пригласил Брэдли, пододвигая тарелку.

Ржаной сандвич с тунцом был у него едва тронут, а кофе, похоже, остыл.

– Хорошо, что я себе тунца не заказал, – улыбнулся Лопес.

– Да нет, тунец-то в порядке, – флегматично возразил Брэдли. – Это я, в каком-то смысле, в ауте.

Официантка поднесла Лопесу кофе и сообщила, что сандвич скоро будет готов. Он поблагодарил.

– Может, я чем-то могу помочь? – поинтересовался Лопес.

– Если только ты чудотворец. Думаю, ты все равно об этом скоро узнаешь, так что давай уж лучше через меня. У Линка Фрэйзера рак. Представляешь?