Ночные легенды

– С похищением малышки Мэтисон у нас впервые за долгие месяцы появилась более-менее надежная зацепка. С его стороны вот так запросто схватить ее было непоправимой глупостью. Значит, он уже действительно тронулся на своих аппетитах и не мог их больше сдерживать. Мы вышли на его дом, но для малышки было уже поздно.

Он сделал глоток и поглядел мимо меня туда, где в оконном стекле виднелось его отражение.

– Ээх. Из всех своих дел за четверть века я помню от силы несколько, из-за которых хочется вот так взять и садануть кулаком о стенку. И это как раз одно из них. Слишком уж много «ах если бы». Ах если бы мы проворней установили связь похищений с машиной Грэйди. Ах если бы мы побыстрей сподобились выломать ту дверь. Если бы, если бы…

Но мы все же ворвались и застали там Грэйди со стволом, приставленным к башке. Казалось почти смешным, если б не было таким ужасным. Вот они все мы, с уставленными в него табельными «кольтами» – огонь на поражение, – и он со своей приставленной к голове пушчонкой, готовый сделать эту работу за нас. Другой-то исход все равно, думаю, не предвиделся.

Помню, как он, перед тем как пальнуть, сказал: «Это не дом. Это кров». Я до сих пор не понимаю, что он имел в виду. Место меньше всего было похоже на домашний очаг. Мебель не собрана, стены покрашены наполовину, дешевые обои приляпаны кое-как и уже начинают отходить. Пылища, грязища. А еще всюду зеркала. И вот эти самые зеркала, они и вышибали из колеи. Впечатление было такое, будто всюду движение: отражения и наши, и наших отражений. Я за всю свою жизнь не ощущал себя таким взвинченным.

Как раз когда Грэйди нажимал на курок, я стоял к нему ближе всех. Помню его лицо, его глаза. Понятно – то, что он творил, не умещается в голове и жуть неимоверная, но он очень терзался. Я видел это по нему. Вся кожа у Грэйди была красной от какой-то сыпи, губы искусаны до шрамов, веки вспухшие, отечные. Его что-то преследовало, он был изможден болью. Я стоял к нему ближе всех. Клянусь, в его глазах я видел свое отражения и знал, как он сейчас поступит, но пытался это предотвратить – не из жалости к нему, а от мысли, что если он умрет именно сейчас, то каким-то образом он заберет с собою часть меня, потому что я пойман, ухвачен его взглядом. Кажется бессмыслицей, правда? Я был в тот момент так взвинчен, так ошеломлен всеми теми зеркалами, что меня словно шибануло страхом. Как-то в обход сознания – рраз, и он во мне.

Грэйди между тем покосился направо, и при виде своего отражение как будто изменился; можно сказать, обмяк лицом. А затем даванул курок, и зеркало брызнуло осколками и кровью. Для него все кончилось. С ним в подвале мы нашли детские тела, а еще мальчонку Магуайера, который то приходил в себя, то уходил. Единственное, что утешительного можно сказать про детишек, это то, что, по словам медэкспертов, умирали они без особых мучений. Господи боже мой, но ведь речь идет о детях! До чего же мы дошли, коли тешим себя мыслью, что их страдания обрывались быстро!

Сокрушенно вздохнув, он поднял свою бутылочку пива – дескать, несите еще одну. Что до меня, то я сидел на кофе. Спиртное я теперь почти не употребляю. Вкус как-то отшибло.

– Невероятно, просто невероятно, что все это так произошло, – сказал Клем. – Странные вещи храним мы внутри себя. Сами о том почти не ведая.

Я подумал о Денни Магуайере; о том как его, завернутого в чужое пальто, вынес из подвала на руках полицейский. Вероятно, в ночь после нашего с ним разговора он плохо спал. Хотя, скорей всего, нелады со сном у него с того самого дня, как его похитил и увез к себе в дом Джон Грэйди. И теперь Денни тоже держит все это в себе, став до срока стариком.

Клему поднесли пиво, но он к нему не притронулся.

– Я все это тебе рассказал, а ведь сам даже не знаю, зачем ты спросил.

Я ввел его в курс дела насчет Мэтисона, рассказал и о фотографии девочки.

– Дети, – произнес Клем тихо. – У тебя всегда что-то связано с детьми.

Я не ответил. Не захотел.

– Есть копы, на которых что-нибудь словно клином сходится, – пояснил он. – Именно к ним стекаются дела какой-нибудь определенной направленности. Они их сами даже и не ищут; просто те на них сваливаются, и всё. Кому-то дела о домашнем насилии, кому-то по кражам, кому-то об изнасилованиях. И у этих копов развивается свой на них взгляд, отличный от остальных; получается, они как будто сами на себя их навлекают. У тебя, например, это дети. Думаю, нелегко тебе после всего того, что случилось.

– Бывает по-всякому, – уклончиво ответил я.

– Ты вот в Бога веришь?

– Не знаю. Если он и существует, то я не понимаю, чем он занимается.

– Ну а если его не существует, то нам крышка. Я вот гляжу вокруг, размышляю о таких, как Грэйди, об их деяниях, и иной раз задумываюсь: есть ли кто-нибудь по ту сторону, кому реально есть до этого дело. И тогда туман на пару секунд словно рассеивается, и я вижу подобие схемы. Точнее, даже не схемы, а ее как бы возможности.

– Ты видишь руку Бога?

Клем рассмеялся и постучал себе по скуле узловатым пальцем.