– У Грасса был двадцать второй калибр. Пули из него наверняка совпадут с теми, что убили Сабо. Завтра все будет известно досконально.
Двое рабочих, кренясь под тяжестью, пронесли мимо одно из подвальных зеркал.
– Вы мне так и не сказали, что видели там, внизу, – с вопросительной робостью поглядел Мэтисон.
Я задумался. Мне вспомнились глаза Джона Грэйди, детишки в темном омуте зеркала. Скопище теней и изможденность. Тусклая онемелая глубина. А еще вонь от ядовитых миазмов.
– Да так, – пожал я плечами. – Одни отражения и видел.
Мэтисон смерил меня долгим взглядом. А затем кивнул:
– Ну ладно. Отражения так отражения.
Зеркала мы пересчитали, чтобы ни одно из них не пропало. Управившись с этим, Мэтисон сел в грузовик и поехал к себе на фабрику; я следом. В кирпичной постройке на задах территории у него находилась топка. Свой грузовик Мэтисон остановил возле нее.
– Так ты уверен? – спросил он еще раз, имея в виду мое решение.
– Вполне, – кивнул я.
– Хорошо. Пойду приведу ребят нам на подмогу.
Он оставил меня и пошагал к главному корпусу. Прислонившись к грузовику, я смотрел, как угасает свет дня. Уже сгущались синие сумерки, холодел ветер. Видно, не за горами снег, а с ним… Удара я даже не различил: секунду назад я стоял, глядя на небо, а вот я уже лежу, и в глазах у меня мельтешат искры. Я хотел было встать, но потерял ориентир и снова завалился на грязный асфальт, чувствуя в животе тошнотную муть.
Надо мной стоял Коллектор. В руке у него была дубинка из лысой задеревенелой кожи.
– Прошу извинить, – сказал он.
Я открыл рот, но из него не вышло ничего кроме сипа. А потому я лишь молча наблюдал, как сзади из грузовика он достает небольшое золоченое зеркало.
Я протянул руку и, кажется, даже вымолвил что-то типа «не трожь». Похоже, эти возня и звук побудили его снова посмотреть на меня.
– Спалить будет недостаточно, – сказал он. – Он все равно останется на свободе. Вот.
Коллектор опустился рядом на колени и направил зеркало ко мне.
Сосредоточиться мне мешало чугунное гудение в голове. Образ в зеркале колыхался и плыл, но плыл он не один. Перед собой я видел Джона Грэйди, но не таким, как когда-то – на фотографиях или даже перед тем, как моя пуля разбила то зеркало в подвале. Мне показалось, что я различаю в нем тревогу и страх. А может, то было просто мое отражение? Не знаю.
– Он задолжал душу, – пояснительно сказал Коллектор. – Был он проклят, а его душа подлежала конфискации.
– Ты кто? – выдавил я, но он мне не ответил.
Позже я отыскал бумаги, которые Коллектор заполнял при покупке старых книг Грэйди на той распродаже. Подпись внизу была прямо-таки на удивление ажурна и витиевата. Человек, назвавшийся племянником одного из видных книготорговцев штата, подписался как «господин Кушиэль[24]
». Интересно, в качестве адреса он указал местоположение старой тюрьмы в Томастоне (ее там теперь нет). У меня мелькнул соблазн поискать его имя в списках заключенных, но я не стал этого делать. Вместо этого я взмолился о том, чтобы нам с ним больше никогда не встречаться, потому что любое узилище, коим заправляет Кушиэль, наверняка залегает гораздо, гораздо глубже, чем руины Томастона.Впрочем, это было позже. А пока я лежал на асфальте и из меня шла кровь, а Коллектор стоял надо мной, крепко держа под мышкой зеркало. К тому времени как возвратился Мэтисон, его уже и след простыл, а долг Джона Грэйди был предъявлен вечности.
Двенадцатого декабря у нас с Рэйчел родилась дочь. Мы назвали ее Саманта, сокращенно Сэм. При рождении я присутствовал лично. Я принял ее на руки и почуял в ней кровь слившихся воедино прошлого и настоящего. Почуял, как она приобщает, вплетает, привязывает меня к тому, кем я был и кем мне быть впредь.
Одно дитя рожденное, другое спасенное. Возможно, Клем Раддок был прав. Между этими детьми есть связь. И я ее неотъемлемая часть. Туда же встраивается и моя новорожденная дочь, день рождения которой приходится на годовщину потери ее единокровной сестры и той женщины, что когда-то была моей женой.
Связь.
Я не боюсь.
Во всяком случае, внушаю себе это с некоторых пор.
НОЧНЫЕ ИСТОРИИ: КОДА
Брачное ложе
О, какие обещания мы даем в пылу страсти, когда дыхание застревает у нас в горле и жгучая истома прошивает тело! Влекомый теплом избранницы или избранника (ее ароматом, его силой), язык наш порою нас подводит, и из уст безудержно вырываются потоки слов. Поступки становятся неотличимы от намерений, а правда мешается с ложью даже в отношении себя.