Ночные легенды

Документы выглядели неполными, отдельные места в них отсутствовали или были неразборчивы, однако мистер Фелл добросовестно перевел то, что сохранилось. Своим аккуратным почерком он выписал три оставшиеся секции, первая из которых относилась к фундаменту изначальной церкви конца прошлого тысячелетия. Вторая, как оказалось, описывала местоположение конкретного каменного сооружения на полу, изначально обозначенного как некое захоронение. Рядом находился оттиск на тонкой бумаге, открывающий дату – «AD 976»[6], – и лаконичный крест, за которым различалось какое-то орнаментальное изображение. По бокам от вертикальной планки креста я различил два глаза, а горизонтальная перекрещивала грозный зев, как будто бы сам крест покоился на лице, что находилось под ним. Череп обрамляли ниспадающие волосы, а глаза были гневно расширены. Назвать это лицо человеческим было нельзя. Оно напоминало скорее горгулью, только проказливость в чертах отсутствовала, замененная беспросветной злобой.

Я обратился к третьей части кропотливого труда мистера Фелла. С этим разделом ему, судя по всему, пришлось тяжелее всего. Тут и там в переводе виднелись пробелы или значились слова с вопросительными знаками, но те места, в которых переводчик был уверен, были подчеркнуты. Среди них значились слова «entombed» и «malefic»[7]. Но одно из них в тексте попадалось наиболее часто, и его мистер Фелл в своем переводе акцентировал особо.

Слово это было «dаетоn». Свою сумку я оставил во второй, незахламленной комнате, вернулся туда и поглядел в окно. Оно выходило на часовню, и там виднелся свет, неяркий и мутноватый. Какое-то время я смотрел, как он помаргивает, после чего спустился вниз и, вспомнив, что мистер Фелл возымел привычку запираться в церкви, поискал и нашел в небольшой кладовке пыльную связку ключей. Держа их в руке, с вешалки рядом с дверью я снял зонтик и, вооруженный всем этим, направил свои стопы к дому Божьему.

Передний вход оказался заперт, и через щель в притолоке было видно, что изнутри задвинут засов. Тогда я громко постучал и позвал мистера Фелла по имени, но мне никто не ответил. Я направился к задней стороне церкви, и тут возле восточной стены, только низко, как будто б даже из-под земли, до моего слуха донесся тихий шум. Это был определенно звук копания – неторопливого, дюйм за дюймом. Вместе с тем, вслушиваясь, я не мог уловить использование каких-либо орудий, словно бы работа осуществлялась руками. Ускорив шаг, я подошел к задней двери и стал подбирать к скважине нужный ключ, пока замок наконец не щелкнул и я не оказался в алькове часовни с резными головами на карнизах. Пока я там стоял, до моих ушей снова донеслись звуки копающей лопаты.

– Мистер Фелл? – подал я голос и удивился тому, что мой голос застрял в глотке, так что наружу вышел какой-то нелепый кряк. Я попробовал снова, на этот раз громче:

– Мистер Фелл!

Шум внизу прекратился. Я с трудом сглотнул и двинулся в сторону висящего на крюке фонаря, и шороху моих шагов по каменному полу вторило тихое эхо. Влага на моем языке имела солоноватый привкус крови.

Первое, что я увидел, это дыра в полу, возле которой стоял еще один фонарь, почти уже без масла, так что помаргивающий фитиль в нем едва светил. Ряд крупных камней сверху были сняты и помещены к стене, оставляя брешь, достаточную для того, чтобы протиснуться одному человеку. Я обнаружил, что один из камней – это прототип того оттиска у мистера Фелла на столе. Камень хотя и был истерт, лицо за крестом различалось вполне ясно, и то, что я принимал за ниспадающие волосы, оказалось изображением языков огня и дыма, так что крест как бы выжигал на этом существе клеймо.

Жерло дыры было темным и полого сходило вниз, и мне показалось, что там внизу я различаю еще один источник света. Я собирался снова окликнуть священника по имени, но тут копание возобновилось, на этот раз с большей интенсивностью, и от этого звука я испуганно отпрянул назад.

Масляный фонарь на полу был уже на полном издыхании. Я снял тот, что висел на крюке, и опустился возле бреши на колени. Снизу до меня донесся запах: нестойкая, но вполне очевидная вонь гниющего мяса. Из кармана я вынул носовой платок и прижал его к носу и рту. Затем я сел на закраину дыры и стал плавно спускаться.

Брешь была узкой и покатой; на протяжении нескольких футов я чувствовал, что скольжу по камню и притоптанному грунту, фонарь держа перед собой, чтобы он случайно не задел свода. Мелькнуло опасение, что я сорвусь в какой-нибудь неведомый провал, где только тьма, и безудержно полечу вниз, вниз, где кану без следа. Однако я приземлился на прочные камни и оказался в низком туннеле высотой от силы фута четыре, который шел вперед и заворачивал вправо. За мной была лишь голая стена.