Ночные любимцы

— Ну, почему же? Я люблю биться об заклад, то есть спорить на то или другое; люблю бегать на лыжах, кто быстрее. Чем не проявление азарта?

— В вас ничего нет от игрока, видимо.

— Надо думать, — сказала, по возможности, беззаботно, — игрок — дяденька, а я полу женскаго.

Я начинала усваивать их манеру выражаться.

— Как интересно! И в самом деле. Игрок. Игрунья.

— Игрушка. А есть и игрец.

— А что вы читаете?

— Сама не знаю, — сказала я, — что-то достала без опознавательных знаков и зачиталась. Про путешествия.

— Позволите взглянуть?

— После меня, хорошо? Я ежели в книжку вцепилась, мне из рук не выпустить. Я возьму ее почитать, а вы потом. Договорились?

— Да вы хоть вслух отрывок зачитайте — в каком это роде?

И я опять открыла наугад и прочла:

"Был он дервиш из дервишей, питался сушеными скорпионами, называл Венеру разными именами — в зависимости от времени суток, — Арсо, Азизо, целый сераль в лице одной звезды любви; но что ему была любовь и все девы мира, юродивому в рваном халате, путнику с посохом, претерпевающему всё и вся, в том числе и китайцев, даже голубоглазых".

- %-3> Блистательно! — вскричал Камедиаров. — Я за вами! А ять в тексте есть?

— Нету, — сказала я, слезая с лестницы, — современная.

— Интересно, что означает пассаж с голубоглазыми китайцами?

— Стилистика, — загадочно отвечала я, выходя из библиотеки.

Компьютер в голове у меня лихорадочно работал; знает ли сам Хозяин о тайнике? Если да, то скрывает, никогда не упоминал. Откуда знает о нем Сандро? Вряд ли маска и флакончик — простое совпадение. Надо ли мне задавать вопросы Хозяину? Я остановилась. Ибо мелькнуло: не тайник ли искали, когда обыскивали квартиру?

— Что с тобой, медхен Ленхен? — спросил Хозяин.

— Можно, я возьму книжку почитать?

— Да ради бога. А какую?

— Про китайцев.

— "Крещеный китаец", что ли? — спросил Николай Николаевич.

— Вы доиграли? — сказала я. — Сандро, сегодня вторая белая ночь. Я жду продолжения.

— Мы все ждем, — откликнулся Шиншилла, устраиваясь поудобнее на диване.

— Ладно, — сказал Сандро, — где наша не пропадала. Слушайте дальше.

— И вы помните, на чем остановились? — спросил Леснин.

— Я и начать-то не успел. Итак, Ганс оказался в пустыне — все из-за купленного Анхен ковра — неподалеку от оазиса, скрывавшего развалины некоего строения, скорее всего, некогда служившего постоялым двором.

— Про развалины речи не было, — сказал Николай Николаевич.

— Он их издали и не видел, а как до оазиса дошел, обнаружились и развалины. На камнях грелись ящерицы. По песку бегали скорпионы. Зато в тени деревьев можно было укрыться от зноя, подкрепиться смоквою, финиками и тутовыми ягодами и запить их глотком ключевой воды.

— Ледяной, — сказала я.

— И ты туда же, Ленхен, а раньше ты другим перебивать не велела. Ганс нашел в развалинах укромный уголок с остатками крыши и старого топчана и решил переночевать в предоставленном ему судьбой убежище. Знаете ли вы, какие ночи на Востоке? Какие громадные, удивительно ясные косматые звезды висят над головою? Вот семизвездие Плеяд, а вот Весы. В то же небо глядел превратившийся в аиста калиф, и аравийские пророки, и храбрые воины, и тысячу лет назад везшие со своим караваном смирну и ладан бесстрашные купцы. Сквозь дыры в кровле Ганс в полудремоте видел светила; стоило вглядеться в них попристальней, они начинали качаться, впадали в легкое движение маятника, останавливаясь, лишь если отведешь от них взор. Внезапно светила исчезли, их перекрыл появившийся над Гансом на крыше силуэт. Ганс вскрикнул. Пришелец бесшумно вскочил в его ночное обиталище и присел на корточки.

— Ты человек или призрак? — спросил он Ганса.

— На каком языке? — спросил Камедиаров.

— Да все на глухонемецком, — отозвался Хозяин.

— Фарси! — откликнулся Шиншилла.

— По-латыни, — высказал предположение Леснин.

— На эблаите, — вступил всезнающий Николай Николаевич.

— Во-первых, — сказал Сандро, — это сказка. К черту подробности. А во-вторых, Гансу, может быть, происходящее мерещится. Таким образом, персонажи, как два привидения, поскольку оба вымысел, да еще и двойной, говорят на наречии привидений, нам неведомом и являющимся мечтой эсперантиста. Итак, Ганс ответил, что он человек.

— Что занесло тебя в сие проклятое Аллахом место? — спросил спрашивающий.

Ганс объяснил: занес его прорастающий ковер. Собеседник, назвавшийся Абу-Гасаном, понимающе кивал, только спросил, какого цвета был ковер.

— Многоцветный, как райский сад. Но основной цвет — цвет граната.

— О! От цвета граната расширяется зрачок, нет лучше цвета на земле, он самый любимый, цвет радости, цвет женщин и детей; ему соответствует вторая струна лютни, масна, струна страстных и нетерпеливых. Такие ковры ткут под Хаджарейном. Говори тише, чужеземец, мы в развалинах, неподалеку от колодца; опасайся разбудить джинна или ифрита. Не кидал ли ты наземь финиковые косточки?

— Кидал, — отвечал Ганс.

— О ужас! — прошептал Абу-Гасан. — Наверно, ты его уже разбудил.

— А ты-то что тут делаешь?

— Я тут живу.

— Но ты сам говорил — это место проклятое.