Ночные откровения

Вир был настолько пьян, что не должен был озаботиться такой реакцией. Но чем пугливей жена отшатывалась от него, тем больнее жгли воспоминания о ее вчерашней сладостной готовности.

– Раздевайся, – приказал он.

* * * * *

Муж оказался опасно пьян.

Мощное полуобнаженное тело приковывало к себе внимание. Однажды в книге по античному искусству Элиссанда наткнулась на изображение статуи Посейдона. Девушка восхищенно рассматривала фигуру, воплощавшую греческий идеал мужских форм, однако сочла ее ничем иным, как порождением фантазии и мастерства древнего скульптора, не имеющим отношения к действительности.

Пока не увидела этого мужчину. Маркиз обладал столь же совершенным телом и рельефными мышцами. И упругими ягодицами тех же прекрасных очертаний, которые – по крайней мере, у Посейдона – произвели на Элиссанду неизгладимое впечатление.

А поза, в которой он остановился: слегка откинув голову, вытянувшись в обольстительную линию – просто загляденье. Внешне ее супруг безупречен – возбуждающе мускулист и гармоничен.

Засмотревшись, Элиссанда не расслышала сказанных им слов.

– Что?

– Я хочу, чтобы ты сняла одежду, – будничным тоном повторил Вир.

Элиссанда потеряла дар речи.

– Разве я не видел тебя раньше? Мы ведь женаты, припоминаешь? 

Она прокашлялась.

– Это и правда искупит вину за мой обман?

– Боюсь, вряд ли. Хотя может сделать наш брак чуть более приемлемым – если я не буду забывать о прерывании.

– А что… Что это – прерывание?

– Ну, раз ты такой знаток Библии, первым, кажется, был Онан? Да, точно он, мерзавец этакий. Он именно так и делал.

– Изливал семя на землю?

– Надо же, какая замечательная у тебя память. Вся Песнь Песней, а теперь и первая книга Моисея.

Еще бы – Библия была одной из немногих англоязычных книг, оставленных дядей в доме.

– Да-а, – продолжал Вир, – неплохо будет отыметь тебя и излить свое семя на сторону. Но заметь – не на землю. Может, на твой мягонький животик. А может, на твою великолепную грудь. А если у меня будет по-настоящему плохое настроение, я, возможно, заставлю тебя проглотить его.

Элиссанда сморгнула, но не спросила, не шутит ли муж – надо полагать, не шутит.

После всего, что она натворила, маркиз вел себя вполне прилично с ней самой и очень мило с ее тетей. Он был замечательно решительным с дядей. И Элиссанда безоговорочно поверила в надежность и силу этого мужчины, уснув подле него в поезде.

Но когда вечером полураздетый лорд Вир затащил ее в глубины гардеробной, она испугалась:  слишком свежо было воспоминание о причиненной им боли. Сейчас этот страх вернулся. Разве со стороны мужа правильно требовать, чтобы она сняла одежду, при таком явно сердитом, а не любовном настроении?

– Вы уверены, – промямлила Элиссанда, – что не хотите отдохнуть?

– Разве я сию минуту не сказал, что желаю видеть тебя раздетой? – приподнял бровь маркиз.

– Но вы ведь ранены… и уже пять часов утра.

– Ты еще многого не знаешь о мужчинах, если рассчитываешь, что какая-то царапина на руке мне помешает. Давай, снимай с себя все и ложись в постель.

Ее голос становился все тише и тише:

– Сейчас, пожалуй, не лучшее время… В вас больше рома, чем в трюме пиратского корабля, и вы…

– И я хочу спать со своей законной супругой.

Элиссанда не подозревала, что муж может говорить таким тоном: слова звучали властно и весомо. Он не угрожал, но твердо давал понять, что жена не вправе отказывать.

Медленно выдохнув, Элиссанда направилась к кровати и скользнула под одеяло. Оказавшись в постели, она постаралась как можно незаметнее стянуть ночную рубашку, а затем, в знак повиновения, бросила ее рядом с кроватью.

Первое, что сделал муж – сдернул одеяло, полностью ее обнажив. Элиссанда закусила губу, заставляя себя не скорчиться от стыда.

Учащенно дыша, мужчина окинул обольстительное тело алчным взглядом.

– Раздвинь ноги, – мурлыкнул он.

– Нет!

– Ничего, раздвинешь, – ухмыльнулся Вир, потянувшись левой рукой к ширинке.

Пока он снимал брюки, Элиссанда закрыла глаза. Прогнулся матрас – это муж присоединился к ней в постели. Какое потрясение: их вытянувшиеся рядом обнаженные тела касаются друг друга везде.  

Везде.

– О да, покрепче зажмурься и вообрази, что это Фредди, – шепнул маркиз, горячим дыханием посылая ее нервам пронзительно-острые импульсы.

Элиссанда замотала головой и невольно охнула, когда обжигающие губы провели по уху. Он поцеловал ее у основания шеи, а затем прикусил это же местечко – собственническим, сердитым укусом.

Но больно не было. Наоборот, внутри похолодело от необъяснимого всплеска удовольствия.

– А теперь представь, что это Фредди ласкает твою пышную грудь, – продолжал муж, полуцелуя, полупокусывая ключицу.

Элиссанда снова покрутила головой. Его язвительная напористость что-то творила с ней – пробуждала нечто дикое, откликающееся на излучаемую им властность и силу: хмельную, грубую и очень мужскую.

– По-твоему, Фредди по ночам томится без сна, мечтая о твоих набухших сосках?