Ночные проповеди

Инспектор прикусил губу. Что-то его во всем этом беспокоило. Шона говорила по поводу Бернардет Уайт: «Шерше ля фам». Так, стволовые клетки, регенерация, мутиладос, затаенная обида на католическую доктрину… Именно потому и подумали сперва о таинственном калеке, а не о роботе. Сейчас насчет Грэма не сомневается никто. Но он в любом случае несколько месяцев ходил на заседания «Анфаса», наверняка узнал и понял, каково этим людям. А может, и проникся симпатией. Фергюсон почти не сомневался в том, что найденный печатный станок – именно тот, на котором выпускали прокламации Третьего ковенанта. Они же, среди прочего, обличали и терапию стволовыми клетками. Последняя прокламация угрожала не только церквям, но и светским организациям.

– Что такое? – спросил Макэй.

– Подожди, – Фергюсон поднял палец. – Я думаю.

В его воображении уже возникла картина, предчувствие того, что потом увидят на записях с камер наблюдения.

Одноногий человек, или вообще безногий, забинтованный, с лицом, на которое люди не глядят из жалости или вежливости, ковыляет на костылях или катится в инвалидной коляске. Лицо его так изуродовано, что программы распознавания отправляют его сканы на дополнительную обработку, не в силах выбрать из множества равно неподходящих образов. Вот человек оказывается за воротами «Вестерн Дженерал», за Александр-Доналд-билдинг, катится в коляске по пандусу к с шипением открывающимся автоматическим дверям клиники клеточно-стволовой регенерации «Уэлкам траст». Там в незнакомце увидят лишь очередного пациента, пришедшего залечить жуткие раны тканями, выращенными из его же клеток. А затем человек взрывается, и все здание обрушивается вокруг него. Потом обломки разберут и просеют, отыскав множество ошметков мяса, но ни один из них не будет принадлежать взорвавшемуся калеке, поскольку живой плоти у него никогда и не было. А его душа и разум заблаговременно сохранены в безопасном месте.

Фергюсон грохнул кулаком по столу и вскочил.

– Кажется, ты помог нам кое-что расколоть! – сказал инспектор репортеру. – Спасибо!

Затем он залпом допил пиво, выскочил на Роуз-стрит, позвонил в Гринсайдз и полицейским в больнице «Вестерн Дженерал». Затем поймал идущий в сторону дома трамвай.

Явившись домой, инспектор застал Нив в одном белье и причудливых бумажных лоскутах, которые Айла закрепляла на дочери булавками.

– Привет, папа, – сказала Нив.

– Юная леди, вы в таком виде на улицу не пойдете! Она засмеялась.

– Это я платье делаю!

– Уверен, оно будет выглядеть потрясающе, – поспешно заверил Адам.

Он представления не имел, чего ожидать, но не сомневался: на дочери платье и в самом деле будет смотреться здорово.

Айла вынула последнюю булавку изо рта.

– Как прошел день?

– Неплохо, – ответил Фергюсон. – Может быть, я только что спас тебе жизнь.

– Прекрасно, – отозвалась она. – А теперь, если хочешь сделать что-нибудь полезное, закажи нам еды.

Он так и сделал. А немного позже ошарашил Айлу новостью о том, что завтра прямо с утра пойдет в церковь.

– Постарайся ни на кого там не наброситься, – посоветовала жена.

11. Прихожане

– Корнелиус?

Вермелен, лежавший на доске с колесиками под машиной, поднятой на домкрате, выпихнул себя наружу. Его жена, Эмери, стояла рядом в домашнем халате, смотрела вниз и курила сигарету.

– Рано ты, – заметила она.

– Воздух протекает.

– Разве ты не собирался на утреннюю службу?

– Конечно. Но я хочу сперва починить машину.

– Ну так побыстрее! Уже почти без четверти девять, а тебе нужно вымыться.

Служба начиналась не раньше половины одиннадцатого.

– Времени еще полно, – проворчал Корнелиус.

– И мы сегодня вечером идем развлекаться?

– Но только после вечерни.

– Что? И как мы тогда?

– Прости. Сегодня я хочу сходить на вечерню.

– И наверняка ведь захочешь, чтобы я приготовила тебе обед, да пораньше, – сказала Эмери, покачав головой.

Она явно не обрадовалась. Что же, он ее не винил. Ведь он почти никогда не посещал вечерню.

– Да нет, сходим в ресторан. Как насчет тайского местечка на Фентон-стрит?

– Звучит неплохо. Значит, у нас свидание. Встретимся после вечерни.