Ночные разговоры с ангелом

— Скучно с тобой, Серафима. Никакой романтики. Никаких афер. А ведь мы сейчас могли бы оказаться где угодно, хоть в Париже, хоть в Венеции, хоть в Сан-Франциско, хоть на Ниагаре. Я бы мог проявить себя всемогущим магом, а ты могла бы совершить волшебное путешествие. Не дала мне почувствовать себя настоящим мужчиной. — Обиделся ангел.

— Ну, извини, хорошо, побудь мужчиной, я в Стамбул хочу, только давай после боя курантов. Традиция все-таки. Так хочется желание загадать. Я уже придумала.

— Да, ты права, традиции вещь серьезная, въедливая, дающая ощущение стабильности и даже бессмертия. Ладно, будь по-твоему. Дождемся боя курантов. А почему Стамбул? Выбор какой-то… неожиданный.

— Это мой любимый город. Безумный, хитрый, веселый город, на который я никогда не буду похожа.

Когда били куранты, Фима закрыла глаза и загадала, чтобы в Новом году она любила и была любимой, вышла замуж и открыла свое турагентство, а еще — чтобы Вася был спокоен и счастлив. С последним ударом курантов Фима открыла глаза и вместо своей гостиной увидела Святую Софию, а сидела она не на своем стуле, а на скамеечке перед Голубой мечетью. Ангел обнаружился рядом.

— Обалдеть! — завизжала Фима.

— Тихо, ты, тихо! — шепнул ангел. — Мы не дома. Говори со мной мысленно, хочешь в турецкую психушку?

— Ха! А кто только что возмущался, что я не романтик и не аферистка. С чего это ты стал таким осторожным? — вопила Фима. Турецкое семейство, которое сидело совсем близко на скамейке с ужасом покосилось на Фиму. Немцы, сидевшие неподалеку, самозабвенно фотографировали древнейший православный храм и огромную мечеть, оглушительно смеялись и не заметили странную русскую в вечернем платье, которая разговаривала сама с собой.

— А пойдем, Фимочка, на Босфор посмотрим, там как-то поспокойнее, народу поменьше. Кстати, в Стамбуле Новый год еще не наступил, так что у нас есть шанс встретить его еще раз.

На Босфоре было совсем уж спокойно, пустынно и страшновато. На другом берегу сияли огнями Таксим и Бешекташ. От воды веяло холодом. Фима мерзла в своем шелковом платье.

— Должен признать, Босфор — это не самая лучшая идея. Закрой глаза, детка. — Пробормотал ангел.

Фима послушно закрыла глаза. А когда открыла, оказалась среди шумной, пьяной, нарядной толпы, которая текла по самой веселой улице Стамбула в районе Таксим. Фима всегда забывала, как она называется, но всегда мечтала туда вернуться. Из открытых дверей бесчисленных ресторанов и кафешек лилась музыка. Многие пили и пытались танцевать прямо на улице.

— Обалдеть! — снова завизжала Фима.

— Вот здесь можешь орать сколько хочешь. — Разрешил Вася. — Здесь сборище сумасшедших, здесь никто и внимания не обратит на красивую дурочку, которая бредет со счастливой глупой улыбкой и разговаривает сама с собой.

До второго за последний час Нового года снова оставалось несколько минут.

— Черт! Черт! — верещала Фима. — Ой, извини, это только междометие. Шампанского нет. Черт! Нет шампанского!

— Сейчас все будет, детка! — пообещал ангел.

В то же мгновение компания каких-то сильно подвыпивших соотечественников окружила Фиму. Все наперебой начали интересоваться, почему она бродит одна, ужасаться, что она в одном тонком платье в такой холод, накидывать ей на плечи какую-то куртку, наливать ей в одноразовый стаканчик коньяка, чтобы она согрелась, и заставлять выпить.

— Ну, извини, — пожал плечами ангел, — с шампанским не получилось.

Когда Фима встречала Новый год во второй раз, кто-то из русских изображал бой курантов, все чокнулись одноразовыми стаканчиками, выпили залпом коньяк и закричали в пьяной эйфории: «С новым счастьем!». А ошалевшая от коньяка и восторга Фима орала:

— Вася, я люблю тебя! Я люблю тебя!

— Больная. — Подумали соотечественники.

— Больная. — Сказал ангел и заулыбался безмятежно и радостно.

Проснулась Фима в своей постели в своем фиолетовом платье, изрядно помятом. В окно лился дневной пасмурный свет, рядом на кровати, свернувшись клубочком, спал ангел.

— Это самый лучший Новый год в моей жизни, и самое приятное пробуждение, спасибо, ангел. — Прошептала Фима, перевернулась на другой бок и снова уснула.

— А улица эта называется Истиклаль, кажется. — Во сне пробормотал ангел, — хотя Бог их разберет, эти турецкие названия.

12