Ночные разговоры с ангелом

Фима не могла флиртовать. Как только к Фиме приближался мужчина, рядом тут же возникал ангел и смотрел на него недобрым взглядом. Мужчина, конечно, этого не видел, зато видела Фима.

— Отелло просто невинное дитя по сравнению с тобой. — Возмущалась Фима мысленно. — А как же свобода личности? Как же доверие?

Ангел краснел, начинал извиняться, говорил, что не может ничего с собой поделать, что ему больно видеть, как к Фиме подкатываются эти грубые мужланы, которым от Фимы нужно только одного. Ну, того самого, чего он ей дать не может. Фима смягчалась. Ангел исчезал, но как только к Фиме подходил кто-то из грубых мужланов, он тут же вновь оказывался рядом. И после одной такой сцены Фима и увидела его сидящим на краешке шезлонга у бассейна с невыносимым страданием на лице.

Когда Фима вернулась домой, ангел снова стал спокойным, снова много шутил, паясничал и давал мудрые советы. Дома они были вдвоем. Здесь никто не посягал на Фиму.

14

В турагентстве дела шли неплохо. Клиентов становилось больше. Когда Светлана Васильевна от имени всего своего гурта благодарила Фиму и Таню за то, что они устроили им такой великолепный отдых (и когда она все это говорила, в голосе ее плескалась счастье), Фима поняла, что сейчас она занимается своим делом, что сейчас она на своем месте, что ей безумно нравится быть продавцом радости.

Шурочка закончила свои дизайнерские курсы, приступила к ремонту дедовой квартиры, но из журнала уйти все не решалась — совмещала, разрывалась. И так бы и разрывалась, не успевая толком выполнять ни одну, ни другую работу, если бы не маленькое чудо — на исходе июня ей позвонил один давний знакомый, с которым они вместе учились в художественной школе и предложил ей встретиться, дабы обсудить перспективы Шурочкиной работы в его конторе, которая занималась дизайном жилых и нежилых помещений. Шурочка этого своего знакомого не видела много лет. Звали его Никитой. Когда-то она была в него влюблена, детской первой любовью, посматривала на него тайком из-за мольберта, подкладывала ему кнопки на стул и отчаянно дразнилась. А он был с ней вежлив, а кнопки подкладывал другой девочке и дразнил тоже другую. Он был единственным из их выпуска, кто решился пойти в художественное училище и даже его закончил, и даже писал очень недурные картины, правда, потом переквалифицировался в дизайнеры. Когда Шурочка видела его в последний раз, столкнувшись случайно в художественном салоне, куда оба пришли покупать краски, он только начинал. Был немного оборванный, как и положено бедному художнику, вид имел несколько потусторонний, но крайне решительный. А Шурочка тогда работала на радио, была почти звездой местечкового масштаба, была кокетливо одета, блистала глазами, поскольку была в тот момент влюблена в очередного шалопая, впоследствии оказавшегося подонком. Она была рада видеть Никиту. Хотя бы из-за того, что тогда в детстве он ею пренебрег. А сейчас она стояла перед ним вся такая красивая, нарядная, успешная. Пусть видит, кого он тогда проглядел. Только Никита и в этот раз не проявил по поводу Шурочки никакого энтузиазма. Только спросил:

— Ты где сейчас?

— На радио! — гордо ответила Шурочка.

— А, ну молодец. А я вот пытаюсь заниматься дизайном квартир для богатых жлобов, у которых совершенно нет вкуса.

— А живопись?

— А живопись по ночам. Живописью сыт не будешь. Нужно как-то деньги зарабатывать. Ну, ладно, пока.

Вот и весь разговор.

После звонка Никиты Шурочка взволновалась, перед встречей вызвала Фиму на совещание. Шурочку больше волновало, что надеть, чем предложение о работе. Она порывалась надеть легкомысленное короткое платье с умеренным декольте. Фима ее пыл остудила. Заявила, что в ней все еще живет старая детская обида, а думать сейчас нужно не о том, чтобы понравиться Никите как женщина — нужно произвести впечатление как профессионал. Фима заставила Шурочку надеть льняное белое платье, очень простое и элегантное. Положила ей в сумку распечатанные эскизы дедовой квартиры — пока единственный образец творчества Шурочки. Фима довезла подругу до кафе, где должна была состояться встреча, пожелала удачи, поцеловала в щеку и уехала на работу — к ней должны были еще прийти клиенты, которые собирались в Испанию.

Был летний теплый вечер. На работу не хотелось. Хотелось на пляж, на песчаные дюны под раскидистыми соснами, чтобы внизу нехотя плескалась река, а рядом на большом полотенце лежал Вася и держал Фиму за руку. И река, и дюны, и сосны были совсем рядом. И Вася, наверное, был рядом, только взять Фиму за руку он не мог. Она стряхнула с себя эти глупые мечты, как собака стряхивает воду, и решительно отправилась продавать счастье кому-то другому, раз уж самой быть счастливой не получается. Вася, действительно, сидел невидимый совсем рядом, на пассажирском сиденье. Он сидел, опустив лицо, тер ладонью свой лоб, тормошил волосы.

— Наверное, пора. — Пробормотал он, и лицо его исказилось мукой.