Ночные сестры. Сборник

Марина кивнула отцу и так же ловко, за один прием, вырулила со двора на дорогу.

Отвесное вечернее солнце брызнуло в глаза, и Марина опустила щиток. Впрочем, дорогу она давно выучила наизусть, могла бы ехать и с закрытыми глазами, тем паче что давить на субботней вечерней улице было некого.

Сначала она подобрала Любу, которая, по-девчоночьи нетерпеливо подпрыгивая, уже махала ей рукой от калитки. Любаша едва успела плюхнуться на заднее сиденье, как Марина нажала на газ, и они с хохотом рванули дальше, лихо притормозив уже возле Вериного подъезда. Села и Вера, махнув на прощанье торчащему в окне Ильюшке. Последней в очереди была Лариса. Вскоре и она элегантно впорхнула на свое привычное место рядом с Мариной, и через минуту машина, подскакивая на ухабах и пыля, выехала за поселок.

Они ехали молча, наслаждаясь июльским вечерним солнцем, движением и ветром, врывавшимся в открытые окна машины. По обеим сторонам дороги плыли холмы, перелески, поля — пейзаж, давно выученный до мельчайших подробностей, так же как и все рытвины на этой сельской дороге. И, казалось, конца и края нет этому простору, раз и навсегда вобравшему в себя и поля, и деревни, и леса… И все они четверо — и рассеянно глядящая на дорогу Марина, и Лариса, подставившая красивое лицо ветру, и улыбающаяся чему-то Вера, и Люба, смешно скосившая глаза на пузырик жвачки, — думали, похоже, об одном: захоти они вырваться из этого, точно круги по воде, расходящегося вокруг них простора — ничего уже, наверно, не получится, удержит он их, затянет в себя, точно омут.

Марина в зеркало заднего вида глянула на притихших подруг и, качнув головой, включила на полную громкость радиоприемник, — благо, настроен он был всегда на одну и ту же веселую музыкальную волну.

* * *

Чем дальше отъезжали девушки от дома, тем более рабочим делалось у них настроение. Марина убавила звук радио и прислушалась к тому, о чем тихо переговаривались на заднем сиденье Люба и Вера.

— Как там дедок из восьмой палаты?

— А так, что надо им серьезно заниматься. Урологу хорошему показать. Что мы-то в санатории можем? Его в город надо везти. Деньги платить. А родственникам его всё по фигу, — в голосе Веры слышалось неподдельное возмущение.

— Да уж… Не санаторий у нас, а чистая богадельня. Ни одного объекта, на который можно глаз положить, — вздохнула Люба.

— Так уж и ни одного? — весело откликнулась Марина и покосилась на Ларису. — Может, один все же нашелся?

Это был прозрачный намек на прошлогоднего капитана дальнего плавания, которого невесть какими судьбами занесло в их захолустный санаторий. Капитан этот, кажется, не на шутку в Ларису влюбился, год писал письма, и вот не сегодня-завтра должен был приехать. И на этот приезд были у Ларисы большие надежды.

— Исключение только подтверждает правило, — подвела черту под полемикой Люба.

Лариса рассмеялась, повернулась к девушкам:

— Любашка, так у тебя ж вроде бы есть этот самый объект, на который можно глаз положить…

— Именно что «положить». Лечь этот объект всегда готов, как пионер. А вот жениться… Серафима видеть его уже не может, трясется вся и шипит.

— Ишь чего захотела — жениться! — Марина хохотнула и резко прибавила газ. Машину под общие вопли и смех несколько раз мотануло на повороте, а впереди уже показалась пятидесятых годов, когда-то помпезная, а теперь вполне облупленная грязно-желтая арка с надписью: «Санаторий „Удельное“», намалеванной поверх старой — «Санаторий „Красные сосны“». И такую актуальную, животрепещущую, можно сказать, тему про замужество пришлось свернуть.

Через минуту-другую старый охранник дядя Степан поднял шлагбаум и шутливо козырнул улыбнувшейся Ларисе.

* * *

В комнате для медицинских сестер процесс переодевания шел теперь в обратном направлении: девушки, смеясь и прыгая то на одной, то на другой ноге, стягивали узкие джинсы, снимали кофточки, поправляли перед зеркалом прически. В трусиках и лифчиках, молодые, с прекрасными фигурами, они были похожи на сестер, принявших участие в конкурсе красоты. Вот сейчас наденут бальные платья, а еще лучше — белые платья невест и выйдут на сцену, под лучи прожекторов и восхищенные взгляды зрителей. Но вместо белых платьев девушки надели белые, туго накрахмаленные коротенькие халатики медсестер и выпорхнули в коридор. Правда, восхищенные взгляды им все же достались. Ведь пациенты, даже если они пожилые и не очень здоровые мужчины и женщины, — какая-никакая, а публика.

Лариса переодевалась в кабинете старшей медсестры. Сняла и аккуратно повесила в шкаф брючки и блузку, надела такой же, как у девушек, безукоризненно белый, разве что немного подлиннее, халат.

Возле процедурной выстроилась очередь: к Любе — на уколы, к Вере — на измерение давления, к Марине — за лекарствами. Когда в коридоре показалась Лариса, все внимание переключилось на нее. Пациенты одобрительно посматривали на молодую докторшу Ларису Петровну и почтительно здоровались. Но долго разглядывать Ларису у них не получилось, потому что их по очереди выкликали из процедурной.