Ночные сестры. Сборник

— То-то и оно, что в дальнейшем. А деньги я тебе должен выложить сейчас. Когда я женился, мы над приданым смеялись. Не только в долларах, в рублях ничего не брали. Кроватное — одеяла, подушки, простыни — за невестой, конечно, причиталось.

Жених улыбнулся тонким ртом. Изрек назидательно:

— Такова участь отцов дочерей. Они всегда вкладывались в приданое.

Глаза Егора потемнели. Но он сдержался.

— Пока вкладываюсь только я. А что твои родители?

Жених опять улыбнулся тонким ртом. Ответил невозмутимо:

— Они вложились в мое образование.

Марина вздохнула и закатила глаза. Эта история про белого бычка ей давно уже надоела.

Егор крякнул и, не прощаясь, пошел вниз по лестнице.

Марина улыбнулась жениху. Взяла его за руку. Но в этот момент как раз мимо пробегала медсестричка, и жених руку свою из Марининой руки осторожно вынул.

Марина сделала вид, что ничего не заметила.

— В субботу приедешь?

Жених опять улыбнулся тонким ртом.

— Не получится. Мне сдают под стоматологический кабинет в аренду подвальное помещение. Надо начинать ремонт.

Марина понимающе кивнула. Надо было прощаться. На площадку выскочила очередная молоденькая медсестричка. Под ее насмешливым взглядом Марина демонстративно поцеловала жениха. Тот лишь бледно улыбнулся в ответ.

…Ехали молча. Только завидев первые дома поселка, Егор сказал:

— Придется соглашаться на его условия. Других женихов у нас нет.

Голос у Марины зазвенел:

— Не скажи. В санатории сейчас олигарх московский лечится. Я ему очень приглянулась. Он даже мне за показ пятьдесят долларов предложил.

Егор с беспокойством посмотрел на дочь.

— Не дури, Маринка. Что еще за показ?

Марина прибавила газу.

— А чтобы как манекенщица пройтись, показаться!

Егор удивленно охнул:

— За пройтись — пятьдесят долларов? Он что, дурачок?

Больше Егор до самого дома вопросов не задавал, только косился на дочь. Переваривал информацию, наверное.

* * *

Люба услышала шум подъезжающего грузовика, грохнула утюг на подставку, метнулась к окошку. Серафима неодобрительно посмотрела на нее, но смолчала. Ругаться с Любой ей сегодня не хотелось: голова и без того была тяжелая. Утром по телевизору пообещали и бурю магнитную и дождь одновременно.

Люба с досадой отошла от окна. Тимур опять остановил машину за два дома от них. И теперь шел по улице, украдкой оглядываясь, не видит ли кто. Возле калитки остановился, согнулся, будто бы зашнуровывал развязавшийся шнурок. Потом скользнул в их палисадник.

Тимур еще и стукнуть не успел, а Люба уже открыла дверь.

— Здравствуйте, девочки!

— Здравствуй, мальчонка! — Серафима даже не повернулась от телевизора. А что, разве три дня назад она Тимура не видела? Он что, подрос за эти три дня или волос на его башке прибавилось? Нет. Всё такой же мелкий, шустрый, с залысинами. И смотрит быстрыми глазками, чуть склонив вбок голову, точно воробей, который норовит клюнуть. Разве он пара ее Любаньке? Дура девка, и что она в нем нашла? Ухватилась, как утопающий за соломинку. Это при ее-то красоте.

Люба стояла беленькая, ладная, теребила пуговки на халатике. Тимур жадно на нее глянул, потер руки. Повернулся к Серафиме.

— Чего это вы в помещениях сидите, бабушка? На воздух пора.

Подхватил Серафиму, перекинул через плечо, точно свернутый ковер, и понес во двор.

— Не хочу на воздух, не хочу! — Серафима молотила сухими кулачками в спину Тимура. — Дождь сегодня обещали! — Скрюченным пальцем Серафима успела подцепить со спинки стула свой любимый платок. — Не хочу я на воздух!

Тимур бабкины вопли не слушал, усадил ее и саду на скамейку. Серафима ловко схватила его за майку.

— Чего я, как идиотка, буду зря сидеть. Принеси вязанье.

Тимур забежал в дом, вынес вязанье и бросился назад, не услышав или сделав вид, что не услышал, как Серафима пробурчала ему в след:

— У-у-у! Басурманин!

Через окно Люба бросила виноватый взгляд на Серафиму и задернула занавески. Тимур влетел, быстрый, суетливый, принялся нетерпеливыми пальцами расстегивать на ней халатик, горячо дышал в шею. Люба улыбалась его нетерпению, и быстрому лопотанию, которого она, впрочем, не понимала. Главным был для нее был тот факт, что Тимур ее любит, что она ему нужна, пусть даже так, наспех. Хотя и эта радость давно уже была отравлена.

Тимур привычно опрокинул Любу на кровать, тоже радуясь, что именно ему принадлежат эти рассыпавшиеся по подушке белокурые локоны, подрагивающие при каждом его резком движении, это податливое молодое тело, усыпанное по плечам и груди мелкими нежными веснушками.

Тимур откинулся, радостно и бессмысленно улыбнулся в потолок. Люба отвернулась от него, загородилась полудетским плечиком, вздохнула. Тимур понял это по-своему: ловко прижался к белой Любиной спине своим сухим вертким телом, опять залопотал что-то в шею. Но Люба Тимура плечом от себя отодвинула и сама от него отстранилась.

— Не приходи больше, я в Москву уезжаю.

Тимуру вникать в суть сказанного было сейчас совершенно ни к чему. Другое было у него на уме. Поэтому ответил он быстро и легко:

— Я и в Москву к тебе буду приезжать. — И снова к Любе придвинулся.