Ночные Сорсиеры

– Помощь призрака не допускается, – сказал он громче, чтобы Марта услышала.

– Какого призрака?

– Я все знаю, – ответил он с наигранным упреком.

– Больно хотелось сдуть огонек с фитилька, – пробубнила Марта.

Розали сдержала смешок и вернулась к свечам. Ей было сложно сосредоточиться из-за пристального взгляда Аима. Он переводил взгляд с нее на свечи, затем обратно – и так несколько раз. «Наверное, он в шоке от того, как долго я с ними вожусь».

Розали решила помочь себе и подняла правую руку. Огоньки заколыхались. Хранительница сжала ладонь в кулак, и пламя потухло на четырех свечках. Аим ухмыльнулся.

– А теперь я усложню тебе задачу. – Он провел рукой, и свечи снова загорелись. – Я буду поддерживать пламя, а ты попробуй снова их задуть. – Розали подумала, что это что-то типа армрестлинга, только с магией. – Не волнуйся, я поддамся.

– Обнадеживает, – ответила она.

Хранительница снова подняла руку, но в этот раз почувствовала, как что-то блокировало ее силу. Она нахмурилась и подняла взгляд на Аима. В его глазах горел огонь.

– Ну же, это не так сложно, – подмигнул он. Розали сжала ладонь в кулак, но свечи не потухли. – Попытайся снова.

Розали вспомнила усилительное заклинание для борьбы со световыми из дневника Хель. Она прошептала: «Widen obumbratio, ignis exspiratura». Внезапно все свечи потухли, а фитильки на них стерлись в пыль. Их больше нельзя было зажечь. Воздействие заклинания попало и на одну розу, которая лежала в корзинке с остальными цветами. Она засохла и почернела.

Розали довольно посмотрела на Аима, но вместо одобрения увидела лишь раздражение. Он посмотрел на засохшую розу с негодованием. Аим поднял правую руку над ней, и она вновь расцвела. Розали почувствовала себя виноватой, будто она – ребенок, который сломал игрушку, а ему пришлось чинить.

– Прости, – вымолвила она.

«Он всегда кичится своей принадлежностью к световым. Неужели он и правда не переносит ночных сорсиер? А значит, я не могу ему нравиться. Неужели это все игра с его стороны?» Такая у них судьба: ночные поддерживают гармонию между мертвыми и живыми и наблюдают за потусторонним миром, световые же следят за гармонией в этом мире. Их миры были слишком разные.

К ним подошел официант, чтобы спросить, желают ли они еще что-нибудь. Он заметил угасшие свечи со сгоревшими фитильками и унес их с собой. Сказал, что принесет другие. Аим после его ухода посмотрел на Розали. Она совсем поникла. Практически всю ее жизнь Аврора запрещала ей заниматься магией. Она отгораживала ее от этого, как от чего-то чумного. С годами Розали привыкла думать, что ее дар – это нечто плохое, чего стоило сторониться. С Аимом она почувствовала себя иначе. Он заставил ее поверить, что быть сорсиером – не наказание. А теперь он показал своими действиями, что это относится только к световым, а за ночными нужен особый присмотр. «Он защищает природу… от меня».

– Прости, не знаю, что на меня нашло, – спохватился он. Хотя звучало это совсем не искренне. – Я сплоховал, а ты молодец. Я впечатлен, – обаятельно улыбнулся он.

Розали встряхнула головой, чтобы опомниться и вернуться в реальность. Она посмотрела на Аврору.

– Мам, он просто был гостем. Я присматривала за ним, – безэмоционально продолжила Розали.

– Отдыхай. – Аврора поцеловала дочь в лоб. – Завтра у тебя важный день.

– Ты о чем?

– О выступлении, конечно. Мы все придем.

– Ах, об этом.

После ухода Авроры Хранительница открыла дневник Хель в попытке найти какую-нибудь информацию о соревнованиях света и тьмы. Розали придется в них участвовать, она не сможет рассказать другому человеку, что ей нужно будет принести из леса. Тогда всем станет ясно, что ее семья планирует кого-то воскресить. Розали придется самой пойти в туманный лес и выкопать кости Марты.

Розали нашла заметку:

«Я спросила у дедушки, что за странный мужчина приходил к нему. Он ответил, что это был лидер всех ковенов – световой визард. На мой вопрос, как он стал лидером, дедушка ответил, что он выиграл в соревнованиях тьмы и света. А на вопрос, зачем приходил, он ответил, что это тайна. Я поняла, о чем он. Тот мужчина пришел к нему, чтобы скрыть тайну.

Мой излишне эмоциональный дядя Эндрю добавил, что помнит то время, когда проходили соревнования. После них ему пришлось проводить много призраков в другой мир. А дядя Трэвис, обожающий статистику, заметил, что из тысячи участников в живых осталось двести восемьдесят шесть. Это был самый жестокий турнир из всех известных. Тетя Камила рассердилась от таких разговоров. По словам дяди Эндрю, она потеряла там кого-то близкого. „Наша сестра не выучила главный урок: нельзя ни к кому привыкать, время всех заберет“, – сказал тогда Трэвис. Моя мама называла его циником за суровый нрав. Камила же ответила: „По крайней мере, я остаюсь живой. Мое сердце еще знает, что такое любовь и боль. Вы же – окаменевшие статуи себя, замершие во времени“.