Ночные тайны

Георг отодвинул бокал с пивом, чтобы освободить место для принесенной Байерманом стопки бумаг. На каждого, кто имел дело с изданием книг, такая стопка оказывала магическое воздействие. Хотелось снять красную резинку и сразу же прочитать несколько первых страниц. Начало всегда читаешь с особенным подъемом, буквально открыв рот. Когда же определишь тему и стиль — чаще всего это случается очень быстро, — напряжение спадает.

— Давай поговорим о Ханггартнере, — сказал он и уставился на белую стопку. Конечно, Гюнтер позволит ему взять рукопись, хотя Хойкен был бы рад этого не делать. Вот они, эти страницы, лежат возле Байермана, но Георг к ним даже не притронулся. Байерман принес рукопись и просмотреть ее — его прямая обязанность, поэтому Хойкен может пододвинуть рукопись к себе только после того, как редактор даст на это свое разрешение.

— Давай поговорим… — ответил Байерман. По крайней мере, это означало, что он пришел сюда, чтобы поговорить на серьезную тему. Правда, сначала он еще раз повернулся к парню за стойкой, чтобы заказать стакан воды и меню, которое принялся читать, словно отгораживаясь от Хойкена при помощи молчания. Георгу ничего не оставалось делать, как слушать Паоло Конти. Он помнил слова каждой песни наизусть и все же почти ничего не понимал, хотя некоторые слова многократно повторялись… «elegia, nostalgia, infanzia»… Он не позволял себе слиться с этими мягкими, сладкими звуками, напротив, он должен сконцентрироваться на Ханггартнере и уяснить, что ждет его завтра.

Отцу было бы проще. Они с Ханггартнером были почти одного возраста и знали друг друга еще с первых послевоенных встреч на литературном поприще. Ханггартнер уже тогда жил в этом захолустье у побережья, где его сейчас почитают как наследного принца. Он получил в наследство от отца усадьбу и осел в провинции, на самой окраине, воспевая в своих коротких очерках волшебное очарование сельских дворов, гостиниц и церкви. Отец все время навещал его там. Самое большее, чем угощали старого Хойкена, был свежеиспеченный пирог с яблоками. Пирог пекла жена писателя, которая вот уже более пятидесяти лет терпела своего тщеславного и своенравного мужа, перепечатывала его неразборчивые рукописи, отказываясь печатать только любовные романы. Один из них Ханггартнер опубликовал несколько лет назад, и с тех пор она была напугана. Дело в том, что писатель норовил каждый свой роман приправить пикантными историями. Чаще всего он прозрачно намекал, что кто-то лишил невинности молодое создание в его сарае или на конюшне. Потом эта разнесчастная и всеми давно отвергнутая персона вновь появлялась в его романе. Согласно духу времени, теперь это была женщина со сложными любовными отношениями, о которой все газеты писали, что она любовница одного большого человека. Хойкен часто видел Ханггартнера, но не был уверен в том, что тот о нем думает или знает. Хотя у этого писателя было несколько детей, его самого никогда не интересовали ни дети, ни подростки. Дети никогда не были героями его сюжетов, он их просто не замечал, уделяя все внимание своей собаке. Но, как известно, даже Томас Манн предпочитал общество своего пса общению с детьми.

Однако с отцом Ханггартнер считался так, как ни с кем другим. Эти двое понимали друг друга с полуслова и были закадычными друзьями. Поговаривали даже, что в молодости они отбивали друг у друга любовниц. Хойкен до сих пор не знал, было ли такое на самом деле, но хорошо мог себе это представить, стоило ему только вспомнить знакомую по многочисленным черно-белым фотографиям юношескую улыбку Ханггартнера. Жизнерадостная, самоуверенная и обаятельная — эта улыбка пробивалась через суровые очки в черной роговой оправе. Молодой Ханггартнер был типичный продукт своего времени — с виду такой беспомощный, нерешительный и зажатый, он всегда точно знал, в какой гостинице останавливалась молодая писательница или издательница, приехавшая на конференцию. В то время люди жили без телевизоров и больше слушали радио, и Ханггартнер начав свою карьеру с нескольких маленьких работ для радиопередач. Потом, год за годом, он заводил все новые и новые знакомства, чему способствовала его неуемная натура спорщика. Для каждой политической темы ему удавалось найти ключевую фразу, которая тут же подхватывалась и обсуждалась во всех фельетонах, пока проблема не сходила на нет.

— Это не новая рукопись Ханггартнера, — сказал Байерман, после того как наконец заказал себе греческий салат с овечьим сыром, — к сожалению, это не она.

Георг посмотрел на него. Байерман сидел как добрый самодовольный дядюшка, который принес подарок, оказавшийся всего лишь бутафорией.

— Что же это? — спросил Хойкен, пытаясь улыбнуться.

— Это его последний роман. Я принес его с собой, чтобы ты посмотрел, как выглядят рукописи Ханггартнера.

Хойкен был немного разочарован. Он протянул руку к стопке бумаги и пододвинул ее к себе, допивая свой бокал. Потом взялся за красную резинку и бросил взгляд на первую страницу.