Ночные тени (сборник)

Возраст у него был уже не юношеский – двадцать три. Но выглядел он на семнадцать-восемнадцать. И когда, на втором году срока, в колонии появился Кабан – сразу выделил Гриню из всех. Кабана в колонии знали – кто лично, кто по слухам. И тут же вокруг Грини образовался вакуум, наполненный, однако, странной смесью почтения, страха и презрения. Через несколько дней Кабана, почему-то, перевели в ту же камеру, где обитал Гриня. А следующей же ночью этот мощный, заросший с головы до ног волосами человек с неожиданно сухощавым жёстким лицом, влез к Грине на нары и заставил его вытерпеть жестокую боль и испытать жестокое унижение. Гриня, ещё накануне поняв, в чём дело, был готов к подобному. И всё же… Утешало и придавало силы знание того, кто он есть на самом деле. А теперь ещё, после того случайного убийства на улице, Гриня перестал бояться забирать жизни людей. Он чувствовал, что будет делать это с лёгкостью. И следующим станет Кабан.

Гриня мог бы спокойно убить Кабана в любой день: ломом, лопатой, клещами или камнем. Но это нужно было сделать так, чтобы на него не пало подозрение. И ещё: Кабан должен был отдать Грине свою жизненную энергию, а значит – перейти в него частью своего тела. И когда, наконец, долгожданный день настал, Гриня был к нему готов. Подходило время для освобождения из заключения. Он так и рассчитывал: убить Кабана перед выходом из колонии, но не в самые последние дни, нет – это рискованно! Уже с полгода Кабан жил в другом бараке. Как ни бесновался, но чем-то не угодил начальству, был отселён от своего любимца. Грине жилось поспокойнее, хотя истерично-влюблённый взгляд насильника настигал его повсюду. И не только взгляд: Кабан пользовался любой возможностью для животного истязания парня, которое он называл «случкой».

В тот день Гриню послали навести порядок в дровяном сарае у дальнего угольного бункера. Он всегда считался одним из самых послушных и работящих заключённых, к тому же, кончался срок его заключения. Так что работать ему доверяли без догляда. И Гриня сразу понял, почуял – вот он, случай!

Отличный острый нож с откидным лезвием он раздобыл уже давно – это оказалось не проблемой для любимчика грозного Кабана. Всего и пришлось сказать: «Для самого!.. И не базарить, а то он тебя быстро акробатом сделает!» Он не обманул лагерного «умельца»: нож и в самом деле предназначался «для самого» – ловко вырезал все ненавистные места мерзавца, а потом – два мясистых куска из бёдер. А заманить Кабана оказалось делом простым, мимоходом Гриня шепнул ему:

– Через полчаса буду в сарае у «ямы»… Один…

И всё. К приходу Кабана у него уже был готов аккуратный мангал с горящими углями. Дело было сделано быстро, чисто. Через пару дней Гриня, да и все заключённые узнали, что Кабан объявлен в розыске.

Незадолго до освобождения Гриня узнал, что дома у него уже нет. Был среди вертухаев один лейтенантик душевный – он ему и сказал. Готовил Гринины документы к освобождению, послал запросы на прежнее место работы и жительства – вот и узнал.

– Ты, Забурин, – советовал он ему, – не теряйся. Вернёшься, иди сразу на прежнее своё место работы, в больницу. Твои коллеги о тебе очень хорошо отзываются, пишут, что готовы принять и помочь. Дом твой каким-то образом сумели на себя переписать родственники твоей опекунши. Ушлые, видать, люди. Но ты можешь попробовать отсудить, если сослуживцы возьмутся тебе помогать. Ну а не получится, всё равно больница тебе с жильём поможет, хоть и общежитие для начала. Ты же совсем молодой парень, всё впереди.

Гриня растроганно благодарил. А, выйдя за лагерные ворота, и вправду поехал в родной город. Но вовсе не за тем, чтоб следовать советам лейтенанта. Он уже знал наперёд свою жизнь и свои действия – своё предназначение.

Два дня он наблюдал за новыми хозяевами своего дома. Это были ещё молодые мужчина и женщина – мощнозадые, широкошеие, крикливые, вульгарно одетые в импортные вещи. Они пристроили, сделав прямо в воротах, гараж, и выезжали оттуда на иностранном автомобиле. По двору бегал мальчишка лет восьми, его толстые ягодицы обтягивали джинсы, на кроссовках от каждого шага вспыхивали лампочки. Гриня таких родственников у бабушки не знал и никогда о них не слыхал. Видно, хорошо они заплатили кому-то, чтобы отобрать у беззащитного арестанта дом. Слёзы наворачивались на глаза у Грини, когда он смотрел на любимые окна, деревья во дворе, видневшийся угол сарая… Сарай, похоже, перестройке не подвергался – это было прекрасно. Там, в сарае, Гриня ещё давно соорудил себе тайник. Он не держал в доме ни украденные лекарства, ни хирургические ножи, они были спрятаны там, в тайнике. Как чувствовал. Там же хранился и любимый бабушкин шприц – тяжёлый, стеклянно-железный. Когда-то, отведав бабушкиного тела и облив квартиру керосином, Гриня, прежде чем чиркнуть спичкой, положил себе в карман одну единственную вещь – этот шприц. На память.