Ночные трамваи

Когда Павел Петрович читал газету, помощник стоял рядом. Это был особый человек. Помощник служил при Кирьяке еще до министерства в обкоме, потом в совнархозе. Павел Петрович после смерти министра не решился поменять помощника. Да, наверное, это было бы и невозможно. Помощника звали Иван Сергеевич, но так обращались к нему только к самому, а за глаза называли — Клык. Сам Павел Петрович, уже став министром, забываясь, обращался или к секретарю, или к водителю, оговаривался: «А где там Клык?» Никто не удивлялся, видимо, некоторые из сотрудников даже не знали его фамилии. Скорее всего, кличку он получил из-за двух острых, чуть выпирающих наружу зубов, необычно прикусывающих нижнюю губу, но это не портило его пухлого лица с открытым лбом, обрамленным вьющимися седыми волосами; пугали неподвижные глаза, лишенные живого блеска, они были так непроницаемы, что даже трудно сказать, какого они цвета. Клык двигался, несмотря на свою грузность, легко, почти бесшумно, говорил односложно, чаще молчал, но внушал страх. Даже Павел Петрович, когда был замом у Кирьяка, побаивался этого человека. И, конечно, не только из-за зубов за ним укрепилась кличка, в ней ощущалась угроза, она словно бы предупреждала об опасности. Однако, возможно, такое больше мнилось или намеренно внушалось окружающим самим Клыком. Павлу Петровичу прежде думалось, что в кабинете при закрытых дверях Клык ведет себя с министром как-то иначе, чем с окружающими, может быть, поставляет ему какую-то особую информацию. Когда Павел Петрович сел на место Кирьяка, то ничего такого не обнаружил, однако же страх перед помощником полностью не отступил, но объяснения этому не было. Однажды он спросил у водителя Гавриила Матвеевича: «Вы семью-то Ивана Сергеевича знаете?» Тот ответил охотно: а как же, прекрасно знаю, он семьянин настоящий, трое детей, сын уже женат, инженер, они все с большим почтением к Ивану Сергеевичу, очень душевная семья. Это почему-то удивило, тем более что сам Клык никогда о своей семье не говорил.

Павел Петрович знал, как, впрочем, и другие работники: Клык может все, если, конечно, захочет… Вот почему, прочитав статью, он неторопливо закурил, потом взглянул на помощника, стоящего неподвижно, в отутюженном черном костюме, как всегда в белой рубахе и строгом галстуке, сказал:

— Сможем вмешаться?

Клык подумал и утвердительно кивнул.

— Надо замять это дело, и чем быстрее, тем лучше.

Клык еще раз подумал и кивнул на дверь, на комнату, которая была за кабинетом, — нечто вроде гостиничного номера, там было все необходимое для отдыха и стоял шкаф, набитый всякой всячиной, которую накупил на деньги Павла Петровича тот же самый Клык в закрытых сувенирных киосках.

— Я возьму, — сказал он, проскользнув бесшумно за дверь, и вскоре вернулся с электробритвой фирмы «Браун» и коньяком «Камю», все это ловко завернул в цветную бумагу и направился к выходу.

Павел Петрович сказал ему вслед:

— Пусть Андрей Владимирович не позднее чем через час будет у меня.

Клык даже не обернулся.

Прежде чем заняться делами, Павел Петрович прикинул: как быть дальше? Решение нашлось сразу, его подсказала газета. Она была рассчитана только на столичных жителей, ни в области, ни в республики газета не попадала. «Ладно, так и будет», — решил он и сразу же принялся за неотложные телефонные разговоры.

Зять появился довольно быстро, он вошел в кабинет стремительной походкой, краснощекий, с колючими рыжеватыми усиками, белозубой улыбкой, на нем был легкий, словно из тончайшего алюминия, костюм с голубой водолазкой; улыбка не сошла с его лица, даже когда он заметил на столе газету; указав на нее, спросил:

— По этому делу вызывали? Будет вздрюк?

— А ты ждешь, что тебе спасибо скажут? — Недавно пережитое унижение перед Клыком вылилось гневом: — Почему, черт возьми, обо всем этом я должен узнавать из газеты?! Да ты понимаешь, что за этим стоит?! Загремишь, олух небесный, под суд. Я тебя выручать должен? Ты ведь человека сбил!

— С этим — порядок, — приподняв большую ладонь, ответил Андрей. — Был в больнице. Хороший парнюга попался. Наш брат технарь. Из гостей возвращался, поддал немного. Небольшое сотрясение и перелом. Но уже выписался. Ребята его к жене на дачу доставили. Там долечится. Так что он в больнице три дня был. Убыток я ему компенсировал. Доволен.

Павел Петрович смотрел на этого здорового русоголового человека с крепкими нервами и крепкими мышцами; порез над левым надбровьем еще краснел, но затянулся. Все у него было хорошо, все нормально. Другого бы Павел Петрович выставил за дверь и, может быть, снял с директорства, чтобы не заносился, но этот… этот был мужем его дочери, любимым учеником.

— Сегодня же, — сказал жестко Павел Петрович, — сейчас же в командировку. Как можно дальше! И чтобы месяц о тебе в Москве ни слуху ни духу. Как это могло попасть в газету?

— Точно не знаю, — с небрежной легкостью ответил Андрей, — но предположение есть. Шустов, бывший начальник производства НИИ, дядя этого писаки. Возможны и другие варианты.