Ночные туманы

Ангел Матвеевич Тафанчук был непримирим к разболтанности, неряшливости, считая эти пороки самыми злыми грехами.

"Инженерскую должность занимаете, - отчитывал он нарушителя, - а такое неряшество допускаете. Эх вы, профессор!"

Он был прав, называя матросов профессорами и инженерами. Почти каждый имел в своем подчинении такие приборы, что с ними справиться впору лишь инженеру.

Я любил по вечерам заходить в тесный кубрик, где всегда о чем-нибудь горячо спорили: о кибернетике, математике. Старшина Кусов был в математике бесспорным талантом, я убежден, что его ожидает блестящее будущее. Ну, прямо-таки не кубрик, а дискуссионный клуб!

Как-то в кубрике я рассказал о деде и бабке, о том, как они воевали в гражданскую, и дед-матрос, эскадронный Конармии, ворвался в Севастополь на лихом скакуне.

Спустя некоторое время матросы привели ко мне одноногого старика. Ногу он потерял в сорок первом. Он служил с моим дедом Варсанофием Подколзиным на "Керчи" и лихо отплясывал в двадцатом году на его свадьбе с красавицей пулеметчицей...

"Варварой, что ли, звали ее, точно не помню, а только хороша была так, что и сказать невозможно".

И старик громко причмокнул.

Посмотрел бы он теперь на мою бабку! Но она так и осталась для него двадцатилетней красавицей.

Матросы привыкли ко мне, не чурались, заходили посоветоваться и по личным делам, а особенно зачастили после того, как я перетащил от старушки Подтелковой часть библиотеки и охотно давал читать им книги.

...На наш катер пришел на практику из училища курсант Всеволод Тучков. Адмирал предупредил Бессонова:

никаких поблажек, побольше строгости. Всеволод был так мил и дисциплинирован и так старался поскорее освоиться с катером, со службой, с командой, что о поблажках не могло быть и речи. Веселый, общительный, он стал всеобщим любимцем. Он был влюблен, как и я, в море, в свое училище. С упоением Сева рассказывал:

- Первые курсанты приехали в Севастополь еще до войны по призыву комсомола. Жили в палатках, учились в бараках и помогали строителям. "Красивым строем шагала черноморская юность тридцатых годов", - написано в истории училища. Лихой песней "На воде и под водой нет врагам пути" рвали тишину Севастополя.

В сорок первом выпускные экзамены черноморцы сдавали в боях. Многие стали прославленными героями. Ни один трус, ни один паникер не опозорил училище. "Никогда не забудем подвигов наших предшественников", - было написано в училищном журнале "Черноморец".

...В Новороссийске вагоны с бомбами стояли рядом с причалами. Налет "юнкерсов". Вагоны горят. Михаил Правдин с группой матросов растаскивают вагоны вручную. Он погибает, откатывая последний вагон. Корабли спасены...

Старший лейтенант Флейшер привел к месту высадки поврежденный полуобгорелый катер с десантниками во главе с капитан-лейтенантом Ботылевым. Василий Ботылев занял здание новороссийского клуба.

Без пищи и без воды они держали несокрушимую оборону.

Когда танки врага подошли к ним вплотную, Ботылев вызвал на себя огонь артиллерии. Он уцелел вместе со своими отважными пехотинцами...

...Торпедный катер Ивана Хабарова был потоплен, команда его спаслась вплавь. Хабаров со своими матросами взял с боя прибрежный дот. Овладев им, катерники вели бой в тылу врага... В их сердцах не ночевал страх...

...Александр Кананадзе выпустил в транспорт торпеды с такой короткой дистанции, что, выходя из атаки, ему пришлось пройти в ста метрах от борта фашистского тральщика...

...Сорок первый год. Фронт у стен Ленинграда. Еще держится Ханко. На острове Эзелъ в наших руках только один полуостров Сырее. У пристани базируются торпедные катера. Вражеские корабли подошли к полуострову, стали на якорь и прямой наводкой открыли огонь по гарнизону. И вдруг в атаку на корабли вышли четыре торпедных катера. Николай Кременский потопил миноносец. На отходе катер потерял ход. На выручку ему пришел Борис Ущев. Под огнем кораблей он снял раненую команду. Кременский, затопив катер, сошел с его борта последним...

- Все они курсанты моего училища, - с гордостью говорил Сева. - Надо знать, кому мы приходимся наследниками.

После войны в училище нашем учились матросы, вернувшиеся с победой, и сыновья моряков. В разрушенных зданиях курсанты установили фантастические печибочки из-под бензина с дымоходами, выведенными в наспех застекленные окна...

Бессонов попросил Севу прочитать "Черноморец"

команде. Слушали его с волнением и интересом.

Сева рассказывал мне об отце, и я узнал много нового о своем адмирале. Я записал его рассказы.

Сын об отце - Я не знаю, любил бы я отца, как люблю, - говорил сын, если бы он меня воспитывал по методу нашего соседа, капитана третьего ранга Безбрачного. Тот считал, что воспитывать надо ремнем. И его Валерка ходил весь исполосованный. Живого места на нем, бедном, не было. Я и шалил, и баловался, но отец терпеливо втолковывал, в чем я не прав.