Ночные туманы

Мы должны были проникнуть в один из вражеских портов. Там погружались на транспорты гитлеровские солдаты; придя с позиции, отдыхали подводные лодки.

Туда привозили снаряды. Там же была база торпедных катеров и катеров-«охотников», совершавших набеги на наши морские пути.

Мы неслись с быстротой удивительной.

Пройти мимо тысяч острых глаз наблюдателей, мимо сотен орудий нелегкое дело. Можно встретиться и с подводной лодкой врага, и с его кораблем. С прибрежных аэродромов могут подняться бомбардировщики.

Катера срезали угол к Южному берегу Крыма.

Вот и маяк, вытянувшийся острой белой иглой, темный мол, бухта, похожая на подкову, набережная, белые здания на холмах.

У входа в порт сонно покачивались сторожевые катера. Катер Гущина взял курс на проход среди бонов. Катера не открыли огонь, но над морем взлетела ракета.

От нас требовали опознавательные. Сева выдал что-то чрезвычайно сумбурное. Важно было выиграть время; пусть поломают головы, пытаясь расшифровать непонятное.

У пирса торчала серая рубка подводной лодки. В глубине бухты разгружалась баржа. Подальше прижались друг к другу несколько катеров на покое.

Катер Гущина был уже в бухте: Я видел, как он подскочил: торпеды вырвались из аппаратов. Пирс и весь порт окутало дымом. Бесформенная мертвая глыба — вот все, что осталось от подводного корабля…

Теперь и мой катер на полном ходу влетел в бухту.

Торпедный залп по складам, почти не видным в дыму…

Мы все же были подбиты. Моторы наши заглохли.

И тогда Сева, уже уходивший, развернулся и подошел к нам. Он нас не оставил в беде… Он скрыл нас густой дымовой завесой, лавировал, отбиваясь от наседавших «охотников». А мы тем временем исправляли моторы…

Наконец я дал знать, что могу следовать в базу.

И мы взяли курс на Кавказ…

И вот среди безбрежного синего моря на палубу вылез наш кок и доложил, как будто не было ни поединка, ни боя:

— Завтрак готов, товарищ командир. Разрешите раздавать?

Мы ели, не отходя от руля, от пулеметов, моторов, торпедных аппаратов. Ели бутерброды с тушенкой и шоколад.

Когда капитан первого ранга встретил наши подбитые катера на причале и я доложил, что Гущин нас не оставил в беде, Сева озлился: «Что же, ты думаешь, я хотел орден на тебе заработать? Или ты полагаешь, что я, как последний трус, отошел бы подальше и, полюбовавшись, как они тебя разделают под орех, отправился бы докладывать, что ты погиб и намять о тебе надолго сохранится в моем и в прочих сердцах? Грош цена такой сволочи, которая видит, как погибает товарищ, и не подает ему руку помощи…»

Он дулся на меня дня два или три. Потом пришел.

— Я слышал, наклевывается еще одно дельце. Будем, Серега, готовиться.

Но на «новое дельце» пошли Сева, Сырин и Васо. Я не находил себе места. Злился на то, что так безмятежно тиха наша узкая речка, что лес стоит в полном молчании, а жители как ни в чем не бывало ловят рыбу и варят харчо из барашка.

Каюта Севина была рядом с моей, и на двери белел листочек с фамилией: «Гущин». Мяв всегда было слышно, как Сева фыркает, ухает, намылив лицо, уши, голову. Теперь за переборкой стояла мертвая тишина. Мне казалось, что он никогда не вернется. На столе лежало письмо. Я знал, в нем Шурочка пишет, что любит, скучает, Вадимка здоров и растет, у нее по горло работы, но она так хочет приехать к нему!

В кают-компании не было принято говорить об ушедших. Это считалось плохой приметой. Стулья Гущина, Сырина и Сухишвили стояли у стола, никем не занятые.

К завтраку, обеду и ужину вестовой накрывал приборы.

Это было традицией: они могли вернуться в любую минуту.

Вечером я спускался на берег в темноте, шел мимо стоявших на сваях темных домов,

Я наткнулся на медицинскую сестру Надюшу. Сидела она пригорюнившись на скамеечке, возле кладбища.

— А, это вы, товарищ Тучков…

— Что вы тут делаете? Ведь ночь…

— Думаю.

— О чем, если не секрет?

— Товарищ Тучков! Скажите, вернется он?

— Кто?

— Васечка… — она смутилась. — Я хотела сказать — Сухишвили.

— Ох, Васо! И здесь успел покорить девичье сердце!

— Конечно, вернется, — успокоил я Надю. — А почему бы ему не вернуться?

— Лучше бы меня три раза убило, чем Васеньку…

Была она маленькая, кругленькая, курносенькая — краснофлотцы называли ее колобочком.

Катер Сырина вернулся один. Сырин возмущался: «Отказали моторы. Под суд отдам мотористов!»

Капитан первого ранга выслушал его недоверчиво. Спросил:

— Где Сухишвили и Гущин?

Сырин неопределенно пожал плечами.

Я подумал со злостью: «Он их бросил в беде!»

Они пришли на рассвете, в тумане, обволакивавшем и речку, и деревню, и лес, и наш старый пароход. Взревели моторы и стихли. Рубки катеров казались призрачными тенями. У Севы была перебита рука.

— Сырин вернулся? — спросил он.

— Да.

— Так я и знал.

Васо пробурчал что-то нелестное в адрес нашего нелюбимца.

— Придержи язык, — посоветовал ему Сева.