Ночные ведьмы

Два года, проведенные в стенах института, вспоминаю всегда с удовольствием и благодарностью. И пусть из меня не получился механизатор, но если можно сказать, что из меня подучился в свое время летчик, то и в этом случае я многим обязана коллективу института и особенно тем старшим товарищам, которым в силу своего служебного и общественного положения приходилось «управлять» мною. Хорошо, что они не укрощали во мне страсть к авиации, а, наоборот, одобряли и помогали сочетать учебу в институте с полетами в аэроклубе. Я приходила сюда как в родной дом. И сейчас вошла как своя. Мне все здесь знакомо. Я знаю, что в институте работают несколько моих прежних друзей. Но встретиться не пришлось — все в отпуске. Да я а не рассчитывала почти на встречу. Было очень приятно просто заглянуть сюда.

Во второй половине дня мы с Руфой поехали в Энгельс. Леша остался готовить машину — завтра выезжаем.

Город Энгельс — исходная точка на нашей карте, откуда мы ушли на фронт. Там полгода упорной учебы. Там похоронены четыре подруги. Мы ехали к ним на могилу.

Переправились через Волгу на маленьком пароходике. Несколько таких речных трамвайчиков регулярно курсируют между двумя городами. Недалеко от пристани высятся фермы большого строящегося моста.

А Волга-то как разлилась! Плотина Волгоградской ГЭС заметно подняла уровень воды у Саратова. Островов совсем нет, только кое-где они обозначаются верхушками деревьев, едва выглядывающими из воды. Ширь необъятная, простор беспредельный. До чего ж ты хороша, моя Волга! Много мне доводилось видеть рек, но такой, как ты, не встречала.

Отправляясь в Энгельс, мы немало беспокоились — найдем ли могилу девушек? У ворот кладбища встретили несколько женщин, и они указали путь это недалеко от входа.

…Высокий серебристый памятник. На мраморной доске в овалах под плексигласом — четыре портрета. Под каждым написано: Виноградова Маша, Малахова Аня, Тормосина Лиля, Комогорцева Надя. Юные, улыбающиеся лица… Одна только Надя смотрит серьезно, в упор, будто спрашивает: «Помните ли вы о нас?»

Да, помним. И привезли вам от однополчан низкий поклон. Полк, в котором вы начали войну, пронес свое гвардейское знамя до великого Дня Победы. Скорбим, что вам не пришлось дожить до него. Но среди многих тысяч бомб, которые мы сбрасывали на фашистов, были и ваши — не раз восклицали над целью: «За Надю! За Лилю! За боевых подруг!»

— А ведь и мой портрет мог бы тут быть, — тихо сказала Руфа.

Конечно, она не могла не подумать об этом сейчас. В ту недобрую мартовскую ночь Ира Себрова и Руфа Гашева, «всем смертям назло», остались живы, хотя их самолет разбился в щепки.

— Скажи, Руфинка, неужели вы не получили никаких серьезных травм, как тогда уверяли?

— Получили… В момент удара мы потеряли сознание. Потом у меня внутри что-то долго ныло, трудно было дышать, а у Иры голова болела. Но мы боялись, как бы нас ле отчислили по состоянию здоровья, и бодрились, уверяли, что у нас все в порядке.

От подошедшей женщины узнали, что за могилой заботливо ухаживают пионеры. А в День Победы ко всем погибшим летчикам приходят с оркестром, возлагают венки.

Мы освежили цветы на могиле. Потом, перед уходом, как в почетном карауле застыли на минуту у памятника. Не легки эти минуты…

Молча отшагали километра два по шпалам железной дороги — напрямик к военному городку, где мы жили во время учебы.

Военной школы там, оказывается, давно нет. На территории бывшего гарнизона все заметно изменилось: много новых домов, вдоль дорожек растут высокие деревья. Но мы безошибочно взяли направление к зданию клуба, в одном крыле которого размещалась наша авиачасть.

Тихо, будто боясь вспугнуть что-то, подошли к входной двери с тыловой стороны большого двухэтажного здания. Это была дверь в наше общежитие.

— Такая же!

— Даже покрашена в тот же цвет.

Осторожно потрогали ручку. Замкнуто.

— Дверь в прошлое закрыта…

Но сердце так стучит, что память не выдержала, распахнула свои двери. Воспоминания гурьбой, обгоняя друг друга, выбежали вот на эту площадку. Здесь мы каждое утро делали зарядку. Как не хотелось иногда покидать теплую постель и выходить затемно на мороз! По нескольку раз проходили мы через эту дверь — в учебный корпус, на полигон, на полеты. Шли всегда строем. Только строем. Раскова не допускала одиночных хождений по гарнизону. Так-то оно спокойнее было для нее. И лучше для нас.

Шагать в ногу и держать равнение мы научились быстро. А если еще песню запеть, так совсем идти легко.

— Дисциплинированное тело положительно влияет на работу мозга, — наставительно говорил нам преподаватель по строевой подготовке.

Думается, он был прав. Немалую роль в умопомрачительном темпе нашей учебы сыграла военная дисциплина. Но главным ускорителем являлось безудержное стремление на фронт. Мы так боялись, что не успеем повоевать! Но войны хватило на нас с лихвой.

— Руфа, какое у тебя самое яркое воспоминание из всей нашей жизни здесь? — спрашиваю подругу. Она подумала и коротко ответила:

— Присяга.

— И я так считаю.