Ночные видения

Где-то во мраке под стропилами темный ангел Ариэль хлопает крыльями, чтобы предупредить о надвигающихся холодах, или, вероятно, это летучая мышь. Скорее всего летучая мышь.

– И ты тоже. Надень рубашку, но не застегивай. Я хочу смазать порез.

– Не хочу есть. – Он открывает один глаз и смотрит на меня. Даже в лежачем положении его подбородок вызывающе вздернут.

– Встань и иди вниз. – Я тянусь, чтобы взять его за руку и помочь, но он откатывается и поднимается на ноги. Головой едва не задевает стропила. Для четырнадцатилетнего он высок. Он в мужчин по моей линии. Вскоре у него вырастет борода, которую он сможет заплетать в косичку, как его предки-викинги.

Я бы отправила его бродить по лесам на первую охоту, если бы знала о кузенах или дядях, которые были повсюду в тех местах, где я росла. Ему это было бы полезно.

– Что на ужин?

– Тосты.

Он поднимает брови и корчит рожу.

– С абрикосовым вареньем, – решительно говорю я, не давая ему высказать неудовольствие.

Смотрю, как он выкапывает из кучи одежды рубашку и, шаркая, спускается по лестнице. Идя следом за ним, я бросаю взгляд в слуховое окно и замечаю, что мусор в баке разгорелся и от него поднимается черный дым.

Когда я поворачиваю на лестничной площадке, в дверь на лестницу раздается стук.

За ним следует топот маленьких ног.

– Тигис! – кричит девочка, и дверная ручка ударяется в стену. Из вмятины, которую мне надо заделать, на деревянный пол сыпется штукатурка.

– Не хлопай… – Я даже не даю себе труда закончить предложение, пробегаю через комнату, берусь за ручку двери и отвожу ее от стены. Слова кружатся вокруг меня и возвращаются ко мне. Из-за многократного повторения они потеряли смысл. Мне нужен новый язык.

Тигис заходит к нам и сует мне в руки горшочек. В те времена, когда я ходила в клуб, я бы постаралась не становиться рядом с такой женщиной, миниатюрной, хрупкой. Рядом с ней я выгляжу громадной. Она мельком заглядывает мне в глаза, не давая время отказаться или выказать смущение. Жаль, мы могли бы быть более близкими подругами, чем есть на самом деле, потому что она вполне понимает, что это такое, когда талоны на продукты не появятся раньше чем через пять дней.

Она говорит что-то, чего я не понимаю. Не знаю точно, на каком это языке она говорит. Это эфиопский? Я всегда собираюсь посмотреть, проверить по словарю из библиотеки. Я ей что-нибудь тоже куплю на чаевые, которые заработаю сегодня в вечернюю смену. Впрочем, представить себе не могу, что ей может понравиться.

– Возьмите меня с собой, – девочка прижимается к руке Тигис. – Я не хочу тут оставаться. Пожалуйста! – Тигис улыбается и поглаживает мою дочку по голове.

– Ну, хватит. – Когда девочка говорит такие вещи, у меня под ложечкой появляется неприятное ощущение. Все у нас в доме как будто в порядке. Ангел этот вовсе не предвестник надвигающихся холодов. Ангел этот нереален. Ангел этот…

Хочу обнять девочку и дать ей почувствовать, что все хорошо, но у меня в руках горшок. В нем кусочки курицы, соус пахнет экзотическими пряностями.

– Заходи, поешь с нами.

Тигис говорит что-то на своем языке.

Девочка улыбается, как будто понимает сказанное, и отпускает ее руку.

– Она говорит, что сможет зайти попозже.

– Посмотрим. Спасибо, – говорю я и улыбаюсь. Мне не нравится этот секретный код, доступный только Тигис и моей дочери, но не хочу показаться грубой. Девочка моя. Я рассталась со всеми своими мечтами и имуществом, чтобы она была счастлива.

Тигис поворачивается и спускается по лестнице, бывшей в свое время, вероятно, центральным элементом величественного старого дома, тем, по чему спускались дебютанты, но ныне это лишь переход от одной квартиры секции восемь к другой. Вот человек сгорбился в дутом пальто, как будто не хочет, чтобы его видели ожидающим у двери Тигис.

Когда в последний раз моя девочка спускалась по этой лестнице, домой она вернулась с десятью долларами и от ее пальцев пахло кошачьей мочой. Муж Тигис дал ей эти деньги за помощь: они расфасовывали травку в пакеты с зиплоком[23]. Это всего лишь травка, но все же. И потом к ним то и дело приходят и уходят люди, вид которых мне вовсе не нравится, вроде этого мужчины в дутом пальто. У них не подходящее место для ребенка, для девочки. Любое несчастье может случиться, не успеешь и глазом моргнуть, несчастье, от которого она никогда полностью не оправится. Может быть, у меня есть шанс обеспечить ей безопасность чуть подольше. По крайней мере, здесь, по эту сторону от запертой двери, нет ни кузенов, ни дядей.

– А теперь закрой дверь. Запри, – говорю я. – Идите и садитесь.

Я иду за девочкой на кухню и ставлю горшок в центре стола, покрытого пластиком. Этот стол достался нам вместе с квартирой. Он выглядит круто, старомодно. Увидев его впервые, я вообразила, как бы на нем смотрелся мой новый фарфор, а мы бы сидели вокруг и говорили о том, как прошел день. Такого, правда, пока не бывало.

Девочка плюхается на стул у окна.