Ночные видения

Первого ноября отмечался Калан-Гиф. Начало зимы. Ее границей служил Нос-Галан-Гиф, Ночь духа, когда завеса между миром людей и другим миром делается тоньше всего. Это ночь, которую не следует проводить на открытом воздухе. Но до этого, в начале вечера, – время праздновать.

Праздник возник как пир по случаю завершения уборки урожая. На Мейн-стрит, прямо на проезжей части, расставляли столы. Все ели в четыре часа пополудни, а затем дети играли в twco fala, доставая меченые яблоки. Доставший получал приз. Подростки толклись тут же, делая вид, будто скучают, но, когда появлялись старшины с «дополнительными» леденцами и безделушками, вся апатия пропадала, все угощались, только и было слышно: «Спасибо, мэм» и «Спасибо, сэр».

Когда с яблоками было покончено, развели костер. Ланс чувствовал жар от огромного костра, горевшего у соседей через два дома. Сеанна стояла менее чем в трех метрах от Ланса, видимо, решив на время не настаивать на соблюдении судебного предписания. Ланс смотрел на отсветы на ее бледном лице и воображал, будто это настоящее пламя. Воображал, будто она привязана к столбу и под ногами у нее горит огонь.

Будто ее сжигают, как ведьму. Подходящее наказание. Именно так, она ведьма, преобразившаяся в мерзкий ядовитый туман, коварно проникший в открытое окно как-то ночью, чтобы он, спящий, его вдохнул. До тех пор Сеанна была совсем другим ребенком, более надоедливым и смелым, чем большинство, но не особенным. Конечно, не особенным. Прошлым летом она уезжала к родственникам, и, когда вернулась, он увидел ее как будто впервые и, как ни старался, не мог оторвать от нее глаз.

Она околдовала его. Вот это единственное, что он знал точно. Поэтому сожжение будет подходящим средством. Вряд ли оно поможет, но он мог надеяться.

Пока одна из старшин под шум пламени рассказывала историю, другая обносила находившихся вокруг костра корзиной с гладкими камушками. Ланс, следя за Сеанной, затаил дыхание. Ей исполнилось тринадцать лет, и теперь она впервые участвовала в обряде, который назывался «Коэлсерф». Она могла отказаться. Тогда бы ему пришлось по-думать о другом способе избавиться от этой ведьмы.

Сеанна без колебаний взяла из корзины камушек и выхватила фломастер из руки стоявшей рядом Эбби. Та лишь вздохнула, подождала, пока Сеанна напишет на камушке свое имя, и взяла фломастер, чтобы дописать свое. Когда пришла очередь Ланса, он взял камушек и написал на нем свое имя аккуратными заглавными буквами.

Когда все камушки были розданы, старшины города по одному стали подходить к костру и класть свои камушки вокруг него. За ними выстроились в очередь горожане. Это был торжественный обряд, все молчали, но надеялись. Наутро, найдя свой камушек на месте, они вздохнут с облегчением, обнимут близких и будут праздновать, как будто получили гарантию, что доживут до следующего Нос-Галан-Гифа.

Ланс выждал, пока другие ребята положили свои камушки, и заметил, куда Сеанна положила свой. Затем он положил свой в нескольких сантиметрах от ее, дважды вдавив в землю. Два означало «да». Два для желаемого результата. Если бы он замешкался, он бы вдавил четыре раза. Но он не замешкался. Два нажатия – и камушек ушел в землю между другими.

Когда все камни были положены, старшины встали перед костром, подняли свои морщинистые руки и прокричали:

– Adre, adre, am y cynta’, Hwch ddu gwta a gipio’r ola’.Это было на валлийском, как и названия «Нос-Галан-Гиф», и «Калан-Гиф», и «Коэлсерф», и многое другое в Кейнзвилле. Основанный валлийскими эмигрантами, он сохранял свою идентичность, как и горожане, сжимавшие камушки-талисманы, которые должны были защитить от неопределенности будущего.

Старые обычаи всегда помогали им, так что валлийцы сохраняли их еще долго после того, как остальные о своих корнях забыли.

– Домой, домой, бегом. Бесхвостая черная свинья настигнет последних! – старшина прокричала эти слова, и дети завизжали в восторге и притворном ужасе. Это была причина бежать что есть сил. А другая причина – пакетик леденцов – уже ждала дома, и тем, у кого есть братья или сестры, следовало поспешить, потому что в одних пакетиках леденцов было больше, чем в других.

Дети убегали, крича и толкаясь, как бильярдные шары. Взрослые подначивали их, смеялись и кричали: «Берегитесь свинью!» и «Последний убежавший будет съеден!».

В детстве у Ланса не было братьев и сестер, и торопиться, чтобы получить лучший пакетик с леденцами, не имело смысла. Но он участвовал в беге, чтобы разделить общее возбуждение, чтобы быть частью толпы. Теперь он смотрел, как дети бегут по улице, на которой находился банк, и, как и многие другие, пытался занять место, с которого был виден финиш, где появилась размахивавшая руками фигура, одетая в черное, с расписанным свиным черепом на голове. Дети визжали и вопили, как будто такое не случалось – на этом самом месте – каждый год.