Ночные всадники

Миссис Аббот очень любила Джеки, но она все же никогда не понимала ее, не учитывала ее происхождения и того, что в жилах ее текла индейская кровь. Джеки была способна испытывать страстную ненависть и страстную любовь, способна мстить, но компромисс был не в ее характере. Глаза ее загорелись мрачным огнем, и она заговорила каким-то особенно жестоким, суровым тоном, который заставил тетю Маргарет содрогнуться, такое слышалось в нем ожесточение.

— Никогда, тетя Маргарет, клянусь всем на свете, я не пойду на такую сделку! Говорю вам: Лаблаш должен поплатиться за все свои гнусности. И тот день, когда дядя разорится окончательно, грязные мозги Лаблаша разлетятся в воздухе…

— Дитя, дитя, что ты такое говоришь! — испуганно всплеснула руками миссис Аббот. — Выбрось такие дурные мысли из своей головы! Лаблаш негодяй, но…

Она вдруг прервала свою речь и обернулась к двери, которая открылась, чтобы впустить веселого доктора.

— Ах, — сказала она, внезапно изменив обращение и разговор прежним беспечным тоном. — Я уже думала, что вы, мужчины, там заночуете за карточным

столом! Джеки была так мила, что пришла разделить мое одиночество.

— Добрый вечер, Джеки, — поздоровался он с нею. — Да, пожалуй, мы бы там остались на всю ночь, если бы не твое послание, Маргарет, и не Джон…

Он вдруг запнулся и как-то странно поглядел на Джеки, согнувшуюся в кресле и пристально глядевшую на огонь.

— Зачем, собственно, я был нужен тебе? — спросил доктор, обращаясь к жене.

Джеки внезапно встала и взялась за шляпу.

— Тетя Маргарет послала за вами по моей просьбе, доктор, — сказала она. — Я хотела видеть дядю.

— А! — вырвалось невольно у доктора.

— Спокойной ночи, дорогие мои, — сказала Джеки, стараясь казаться веселой. — Я думаю, дядя уже вернулся домой?..

— Да, он вышел вместе со мной из трактира, — ответил доктор Аббот, провожая Джеки. — Вы, я думаю, по дороге нагоните его.

Молодая девушка обняла старую леди и поцеловала ее. Доктор несколько мгновений стоял на пороге и смотрел вслед удаляющейся Джеки.

— Бедное дитя… бедное дитя! — прошептал он. — Да, она застанет его дома. Я сам проводил его туда, но…

Он умолк, выразительно пожав плечами.

Глава X НАЧАЛО КАМПАНИИ

Условия жизни в прерии содействовали развитию привычки раннего вставания. Весной, даже раньше, чем блестящее дневное светило прольет свои первые лучи на спящий мир, в прерии уже пробуждается жизнь. С вершины небольшого холма можно видеть так далеко, как только хватает взор, обширные пространства колыхающейся травы, волнующийся простор зеленых равнин, а за ними полосы темных сосновых лесов и еще далее — сверкающие снежные вершины гор. Это такая картина, от которой трудно было оторвать глаза, и Беннингфорд, вставший с рассветом, стоя на маленькой веранде своего маленького домика, любовался ею, с наслаждением вдыхая свежий, ароматный утренний воздух. Он дожидался кофе, который приготовлял для него слуга метис, так как лишь очень немногие из живших в пустынях запада могут обходиться без этого возбуждающего и подкрепляющего напитка. Беннингфорд не был особенно поэтической натурой, но все же восхищался красотами страны, которая стала для него второй родиной. Он называл ее «божественной страной» и говорил, что только те, кто жил в ней, могут понять ее очарование. Прерия сделалась частью его существования, он как бы сливался с нею, и в особенности любил наблюдать разнообразную игру красок, когда солнце, поднимаясь на восточном горизонте, освещало ее своими лучами.

Домик Беннингфорда стоял на самом возвышенном пункте холма, откуда открывался обширный вид на равнину. У подножия холма находились хозяйственные постройки и коррали (загородки для скота), так что дом, стоящий на возвышении, несмотря на свою малую величину, господствовал над всем.

Билль Беннингфорд был так погружен в размышления в это утро, что не заметил, как из-за угла дома показался метис, который нес большую жестяную кружку горячего кофе, откуда поднимался пар. Только когда метис взошел на веранду, Беннингфорд очнулся от своих мыслей и, взяв кружку из рук слуги, спросил его:

— Что работники уже отправились?

— Я полагаю, — коротко отвечал метис. — Они уже позавтракали, — прибавил он.

— Скажи им, когда они кончат свою работу в поле, чтобы пришли сюда, надо исправить навесы. Я уеду в Фосс Ривер и, может быть, не вернусь вечером. Поэтому я и отдаю это распоряжение.

Метис только кивнул головой. Этот человек, служивший поваром у Беннингфорда, отличался молчаливостью и был неисправимым мизантропом.