Ночные загадки

— Навались! — уже не скрываясь, а наоборот, надсаживая глотку, заорал констебль. Стражники бросились к двери, при этом один, поскользнувшись, едва не рухнул в грязь и схватился за товарища. Даже в лунном свете я отчетливо увидела, как побагровел Фрайм, видя, как его абордажная партия шатается и машет руками, словно вывалившиеся из кабака пьянчуги. Он разинул рот — и в этот миг дверь будто взорвалась изнутри. БАХ! Бах! Бах! Бах! Целая метель щепок разыгралась над крыльцом, сквозь дыры наружу торопливо протиснулись клубы сизого дыма. Упав на колени, я зажала уши, как раз вовремя, чтобы уберечь их от грохота ответной пальбы. Фрайм, скалясь, прыгнул к стене рядом с дверью, вытянул руку с револьвером и трижды нажал спуск. За изрешеченными досками охнули, что-то тяжелое глухо ударилось о пол, затем раздался треск ломаемого дерева, что-то стеклянно-звонко лопнуло… словно внутри дома бушевал разом ослепший, но еще могучий зверь, в приступе ярости круша и сметая все на своем пути. Вот снова раздался треск, за ним — низкий, вибрирующий металлический лязг, сдавленные проклятья… надсадный скрип дверных петель и полный тоскливой злобы вопль.

— Черный ход! — крикнула я. — Они убегают через двор!

«Не все», — тут же сообщило мне соседнее оконце, разлетаясь красивым сверкающим веером осколков и щепок.

— Обайя, Хиггинс, что встали?! — обернувшись, рявкнул констебль. — Живо за ними! Да не туда, идиоты, вверх по улице! Они наверняка бегут к лодочной пристани! И свистите, чтоб вас, во всю глотку свистите!

Особого энтузиазма приказ у стражников не вызывал — но вид гневно рычащего и размахивающего оружием констебля помог им принять верное решение и даже вдохнул сил для весьма резвого старта. Правда, запала им хватило лишь до поворота — исчезнув с глаз долой, свитуны стали удалятся заметно медленней.

— Инспектор?

— В доме остался еще один, — доложила я. — Напротив двери, чуть правее. Дышит с трудом, тяжело, кажется, вы его задели.

— Один, — повторил Фрайм. — А выстрелов было четыре. Мисс Грин, — констебль придвинулся ко мне почти вплотную и горячо зашептал: — я отвлеку его, а вы обойдите дом и попробуйте зайти через двор. Как окажетесь внутри — швырните чем-нибудь, только подальше от себя. У него последний заряд… если он его истратит, мы выиграли.

«А если не истратит?», — молнией промелькнуло у меня в голове. Или заметит меня… услышит… почувствует? Ну что за дурацкий план, только человек мог придумать подобную глупость!

— Хорошо! — удивительно, но мой голос почти не дрожал. — Так и сделаем!

К счастью, убегавшие оставили заднюю дверь настежь распахнутой — иначе пролезть в дом бесшумно я смогла бы, разве что устроив подкоп. Впрочем, темный и узкий коридор и без того напоминал «тропу ловушек». Опрокинутое ведро я заметила, ночной горшок — учуяла, как и валявшуюся на боку медную купель, а вот закрывавшую вход в коридор занавеску почти нащупала, едва не попытавшись пройти насквозь сгусток неожиданно плотной темноты. Хорошая шерстяная ткань, плотная… наверняка краденая.

А за ней был свет.

Тонкий язычок огня в масляной плошке предательски дернулся, когда следом за мной в комнату проскользнул холодный ветерок. Я скорчилась за перевернутым столом, чувствуя, как буравит полумрак злой напряженный взгляд. Наконец давящее ощущение пропало, и я решилась выглянуть из-за укрытия.

Судя по запаху от разбросанных одеял и прочего тряпья, здесь ночевали трое или четверо: на кровати, на сдвинутых лавках у окна и просто на полу. Спали… а потом вскочили, заметались, обезумев от страха, натыкаясь друг на друга, ломая и снося все, на своем пути к спасению — и, наконец, вырвались и бросились бежать, подгоняемые слепым ужасом. Интересно, кого же они так боялись — и почему, подумала я, уже знаю, где найду ответ.

Вдоль дальней от печи стены выстроились продолговатые ящики, отчетливо пахнущие сталью, маслом… и рыбой. Один ящик был вскрыт, в темной глубине поблескивало что-то металлическое, продолговатое…

…очень похожее на револьверную винтовку в руках человека у входа. Он привалился к стене, на белой ночной сорочке мокро поблескивало темное пятно. Шипящее, сквозь сжатые зубы, дыханье то и дело перебивалось невнятной скороговоркой, то ли молитвой, то ли богохульствами.