Ночные журавли

На веранде послышались шаги. Вошла дочь хозяйки, стуча ботинками не по размеру. Вынула из портфеля белую тряпицу, в которой заворачивала школьный обед, осмотрела внимательно и положила в шкаф для хлеба.

– Он меня успокаивать начал, – проговорила Варя, не сводя глаз с голодной школьницы. – О работе, о концертах. А напоследок опять ввернул, мол, подумайте хорошенько над нашим предложением…

Хозяйка – тридцатилетняя вдова с двумя детьми – взяла на руки пальто дочери, вышарканное на швах до бурой сетчатки, и сказала со вздохом:

– Эх, девка-девка! Хотя город и больше деревни, но все твои женихи остались там, в этой самой Германии.

Простые слова землячки успокоили ее. Варя поехала в деревню, спросить совета у бабушки. Польская дочь, никогда не покидавшая сибирской родины своих детей, сказала:

– Езжай, милая, не потеряешься!

Развернула за плечи к иконе и перекрестила.

Тем прощальным вечером возле русской печи внучка пела с бабушкой песни детства, чтобы они сберегли ее на чужбине.

В Москву Варя приехала налегке, с тяжелым деревянным сундучком, перекладывая его из руки в руку.

В гостинице впервые в жизни увидела ванну. После недельной дороги три девушки с Алтая принялись за стирку. Встали в рядок, будто на речке, вспенивая бельем воду и поправляя влажные падающие волосы тыльной стороной ладони.

Развесив на балконе вещи, включили черный динамик. Под томное арабское танго впились в Москву, словно в огромный кремовый пирог с мармеладными башнями и теремами…

Неожиданно в номер ворвался мужчина в военной форме и потребовал немедленно снять «все эти тряпки», потому что их видно из здания правительства.

За четыре месяца жизни в столице Варя купила себе бархатную жакетку и кожаный чемодан.

Молодость, победный дух, царящий вокруг, военный распорядок занятий на курсах стенографии отвлекли ее от мрачных мыслей о далекой зловещей стране…

6

Как долго длился ее первый в жизни вальс!

Готические своды дворца – теперь Дома офицеров – словно каменные опахала, обдавали средневековой прохладой. Музыка вспенивала пары, кружила их на сверкающем мозаичном полу.

Мелкие Варины шажочки спешно стенографировали движения, которые диктовал ей веселый лейтенант-связист. Он подошел к ней внезапно, заведенный с полуоборота первыми раскатистыми аккордами. Был весел и напорист, присвоив себе этот вальс, видимо, связав уже с каким-то прошлым успехом.

Связист вытягивал руки, чуть отпуская талию девушки, и вглядывался, с прищуром, в бледное лицо:

– У вас кружится голова? – спросил учтиво, не сомневаясь в том, что она будет лепетать сейчас.

Варя натужно улыбалась, едва поспевая белыми туфлями за движением его сапог. Она почти не верила, что танцует под сводами чужого дворца в белом бальном платье (похожем на свадебное – не к добру).

– Вы в первый раз здесь?

– Да.

– Я сразу догадался.

– Так заметно?

Он числил себя в записных кавалерах:

– Ножку влево!

– Плохо танцую?

– Ну что вы!..

Духовой оркестр играл старинный русский вальс, и понятно, что все в зале были проникнуты любовью к далекой родине.

Капельмейстер, осанистый майор, не поднимая высоко рук, указывал палочкой направление атаки медной гвардии. К публике стоял вполоборота, сверкая золотым погоном.

Есть в военных оркестрах какое-то лощеное мужество: звуки прямо-таки гибли во всем своем строевом блеске, но им на смену поднимались новые и новые великолепные ряды!

– Значит, вы недавно прибыли, – радовался связист, – никого еще не знаете!

– Так точно, – произнесла Варя серьезно.

– Ну, зачем так официально? – Кавалер все более умилялся ее наивности. – Давайте знакомиться… В какой части служите?

Варя назвала пятизначный номер.

Лейтенант приостановился. А Варя на миг встретилась глазами с капитаном Смолянским. Он сидел в бархатном кресле и наблюдал за ними.

Кружение в танце возобновилось, но связист потерял легкость, запинался и наступал ей на носки.

– Зря я сюда приехала, – пожаловалась Варя этому случайному лейтенанту.

– А что так?

– Трудно здесь жить.

– Доносы писать?

Капитан покачивал носком блестящего сапога, будто подгонял завершающиеся аккорды. Вальс угасал, поперхнувшись в медных глотках труб. Да, ее подменили! На первом же балу.

С того дня Варя не любила праздники.

Когда наутро она вновь записывала вопросы следователя и ответы офицера-летчика, то вспомнила свою обиду на вчерашнего кавалера. Ей вдруг захотелось увидеть, как бы связист заговорил сейчас, в этой ее комнате.

Варя опускала перо в чернильницу, мстительно представляя перед собой растерянное лицо обидчика. Сокращенные слова, понятные только ей, она переписывала начисто после, уже со своими мыслями, разворачивая из них кому-то приговор, а кому-то оправдание.

7

На работу она ходила в сером костюме, как и большинство стенографисток. Но многие из них носили цветные блузки, жабо или банты. Посещали парк для русских, с молодыми офицерами, а модные наряды шили в частных немецких ателье.