Ночные журавли

В сером умятом песке мы рыли ладонями окопы, строили мосты и блиндажи из прутиков клена, расставляли игрушечные танки и солдатиков. Вместо снарядов – капролит, его таскали с завода родители. Пацаны зажигали прозрачные трубки капролита и «бомбили» позиции врага горящими каплями. В первую очередь старались запалить мосты из сухих веток! Огненные шары подпрыгивали и катились по песку, дымясь черными хвостами и бросая настоящую военную тень на поле сражения.

Однажды молодой воробей угодил лапкой в откатившуюся «бомбу». Смешно и не вовремя! Только помню, вдруг умолкла канонада взрывов, шум танков, крики солдат в атаке. Раненая птичка отчаянно выдирала клювом застывшую каплю, просвечиваясь на тонкой шее голубоватым пухом…

Рядом с нашим домом была рабочая столовая. Иногда мы с мамой обедали в ней. Помню, поразили меня два здоровых мужика в промасленных куртках, что сидели за столом напротив, и не просто ели – они смачно закусывали красным борщом свою острую речь: спорили и громко смеялись, широко размахивая сильными руками. И мне вдруг захотелось побыть в их компании, хлебать суп, не глядя в чашку! К тому времени я научился подражать словам и повадкам случайно встреченных мужчин, вкладывая в них свой детский смысл.

На другой день, сидя на кухне – один на один с заданием осилить тарелку борща, – я начал бормотать какие-то незначащие слова, размахивать ложкой, толкать воображаемое плечо собеседника, резко откусывая от доброго ломтя хлеба и жадно всасывая с ложки суп. Я так увлекся игрой, что удивился, когда тарелка опустела. В это время на кухню вошла наша соседка, привлеченная странными звуками, и передала вечером маме, что я странно «кривлялся».

А еще случалось горе пострашнее – внезапно выскользнувшие из рук чашки! Не просто фарфоровые осколки – лепестки праздничной розы – это окончательная потеря прежнего счастья. Потому что из чашки пил когда-то отец! И если мама не упоминала о нем вслух, то всегда сердилась на все, что было связано с ним.

Грустные моменты жизни приучали меня к странной бережливости. Я хранил в душе события, вызвавшие непонятную грусть. Может, надеясь, что когда-нибудь они вернутся ко мне с новым, понятным смыслом. Иногда я подбирал на улице жалких кошек или котят. Они жили на кухне до вечера, обзаводясь мягкой подстилкой и тарелкой. Но приходила мама, с усталым видом выслушивая мои бесполезные мольбы. Кошечка прижимала грязные уши, понимая, кто здесь главный, и мурлыкала на руках, когда я уносил ее обратно на улицу, болезненно отводя взгляд, как в фильмах перед раненым бойцом. И тем сильней я ждал встречи с дымчатой кошкой в деревне, чтобы ей отдать свою привязанность.

Любимое занятие мальчишек весной – мерить по утрам замерзшие лужи! Звенящий фольгой трескучий лед, колючая вода в сапогах, вечером озноб, сделавший тело невесомым – все эти ощущения вернутся в юности образом летящих ночью журавлей.

Помню еще замечательный случай. К соседям пришли гости, я их слышал из ванной, погружаясь с головой в теплую воду. Я купался довольно долго, добавляя горячей воды из титана. Вдруг отворилась дверь и вошла незнакомая женщина, как-то беспечно не заметив меня! Она склонилась над раковиной, по лицу ее катились черные капли от туши. У нее был мутный взгляд. В память врезалась стыдливая нужда прятаться от таинственных движений незнакомой женщины! С розового ее локтя упало несколько капель в ванну, разлив по воде запах праздника…

Прекрасная Мари

1

В соседней комнате жил мой ровесник Вовик. Тоже один с мамой.

Он носил очки. Толстые линзы увеличивали и обесцвечивали его глаза, как у рыб в круглом аквариуме. А еще мне казалось, что если глянуть на солнце сквозь линзы Вовика, то можно прожечь глаза.

Оставшись дома, один под присмотром другого, мы начинали день с любимых пластинок! Словно священное действие, поднимали лакированную крышку проигрывателя. Щипцами для бровей вынимали из круглой головки старую иглу, и меняли ее на такую же заезженную.

Блестящий вертучий клык прокусывал бумажную этикетку с названием. Черная пластинка мягко оседала и крутилась, пока еще молча, сверкая двумя лучами, словно надраенная мелко-полосчатой ваксой. Со змеиным изгибом головка ужалила пластинку в чистый ободок, послышался легкий хрип и…

У каждого из нас были свои любимые песни. Мой сосед обожал слушать про беспечную Мари:

Мари не может стряпать и стирать,
Зато умеет петь и танцевать!

Вовик поднимал лицо вверх, крутил носом, широко и как-то пусто открывал рот, оставляя неподвижным свой взгляд, будто забывая его на потолке:

– А где сейчас твой отец?

– Уехал.

Теперь я так отвечал, если уехал – значит, еще и вернется.

Ах, Мари всегда мила!
Всех она с ума свела!

– А почему твой не живет с вами? – спрашиваю я в свою очередь.

Вовик вздыхал, не опуская взгляда, под глазами натужно вздувалась тонкая сиреневая кожа:

– Мой папа несоветский!

Я не знал, что такое «несоветский», но по тону приятеля понимал, что это нездорово:

– Почему несоветский?