Ноев ковчег писателей. Эвакуация 1941–1945. Чистополь. Елабуга. Ташкент. Алма-Ата

Надо набираться впечатлений, – писал Вс. Иванов после войны жене. – Но сколько ни набирайся, на Союз писателей не угодишь. Мы пережили эвакуацию, отступления, голод, тифы, а в Союзе писателей – на последнем совещании – все еще говорят, что писатели мало знают жизнь[517].

“Горе мое не во внешних трудностях жизни, – писал Пастернак в конце войны, горе в том, что я литератор, и мне есть что сказать, у меня свои мысли, а литературы у нас нет, и при данных условиях не будет и быть не может”[518]. Для Пастернака в Чистополе открылась и подтвердилась истина, к которой он шел предвоенное и военное десятилетие: невозможно найти компромисс с коммунистической идеей и с властью, ее выражающей.

Роман “Доктор Живаго”, созданный после Чистополя, – это история самоценности художника, творца перед хаосом, уничижением личности во благо общества. Это возвращение к мысли о личной ответственности каждого человека за жизнь вокруг себя. И, конечно же, даже хрущевская оттепель не смогла примириться с таким взглядом на мир. Пастернак после войны перешагнул через десятилетия интеллигентских заблуждений и компромиссов с властью и встал абсолютно обиняком. Это оказалось правдой. Это видно из того, кто из чистопольцев чего достиг после войны.

Марину Цветаеву после долгого перерыва напечатали сразу в двух альманахах – “Дне поэзии” и в “Литературной Москве” в 1956 году.

Александр Фадеев написал “Молодую гвардию”, а затем по указанию вождя переделал ее.

Павел Антокольский, Маргарита Алигер, Даниил Данин и многие их друзья были ошельмованы как “космополиты”.

Целый ряд еврейских писателей были уничтожены, среди них Лев Квитко, знакомый Цветаевой Ноях Лурье отсидел в лагере, но все-таки вернулся.

Книгу стихов Арсения Тарковского, подготовившего ее в 1945 году, рассыпали в 1946 году после выхода постановления о журналах “Звезда” и “Ленинград”. Его первая книга вышла в 1962 году.

Мария Петровых печатала только переводы, ее впервые опубликовали в том же оттепельном “Дне поэзии”, где и Цветаеву.

Валентин Парнах после войны как поэт был напрочь забыт.

Послевоенная писательская судьба Константина Федина и Леонида Леонова, несмотря на лавры, которыми их осыпали, была печальна. Федин с трудом доводил трилогию, где самой неудачной была последняя книга “Костер”. Леонов сорок с лишним лет писал философский роман “Пирамида”, который остался незавершенным.

После войны был такой почин: старшеклассники чистопольской школы отправляли в Москву бывшим обитателям города просьбу прислать свои книги и написать коротенькое впечатление о прошлой эвакуации. Из фрагментов нескольких таких ответов складывается причудливая картина этого городка.

Асеев писал школьникам в 1950 году:

В памяти моей прочно остался Чистополь, с его плодородной почвой, замечательной водой, свежим чистым ветром. В особенности он мне вспоминается зимой: с широкими улицами, обстроенными одноэтажными домиками, над крышами которых нависли белые снеговые наметы, сверкающие днем при солнце радужной искрой. А вечером огоньки, огоньки по окнам и тишина, мягкая, снежная, пуховая[519].

Сельвинский вспоминал странную картину, взятую будто бы из Средневековья.

Когда я бродил по этому городу и видел, как мальчишки бежали за одним из крупнейших наших поэтов и кричали ему: “Пастернак! Пастернак!”, я подумал: сейчас вы кричите это имя потому, что вас поразила необычайность и юмористичность фамилии Бориса Леонидовича, но придет время, и вы будете вспоминать о нем, читая его “Лейтенанта Шмидта” или “1905 год”. Может быть, среди вас, тех, кому я сейчас пишу, тоже имеются такие ребята![520]

Дети, бегущие за поэтом… Может, они даже кидали что-то в него, а может, просто так кричали. И вот Пастернак спустя несколько лет пишет с благодарностью и тем мальчикам тоже.