Нога

Две недели при минимуме тепла и пищи. Фонарями не пользоваться, костры не жечь, одежду сушить на себе. Сон — урывками. Две группы на засадах или в разведпоиске, одна в охранении. Позади остался базовый лагерь — более-менее обжитый “Шанхай” с нехитрым уютом, печками, самодельными банями и чахлым, вечно больным электричеством от дизель-генераторов.

02:20, 04 марта 2001. Подморозило, небо очистилось. Глиняная жижа схватилась коркой, хрусталем лопается под скатами крадущихся БТРов, глушит ровный тихий свист турбированных дизелей, демаскирует.

На посветлевшем своде проклюнулись ночные светила, обрисовались силуэты гор. Ориентироваться стало легче.

— Омич — Палычу:

— Связь.

— Две тройки.

Палыч — командир механизированной группы и зампотех отряда. Колонну ведет он. Капитан, 24 года, тянет уже третью командировку. У Палыча давно нет имени и фамилии, для офицеров — и воинского звания. По отчеству, ставшему позывным, к нему обращается даже командир отряда — грозный подполковник Шувалов, он же “Омич”.

Опытный, знающий, надежный и невозмутимый офицер, чемпион округа по боксу, внушал благоговейный уважительный ужас солдатам. Палыч мог днем и ночью провести колонну вне дорог в любом направлении. При полном отсутствии запчастей починить БТР. За два месяца из любого сопливого призывника, которого мама перед армией не научила умываться, подготовить хорошего механика-водителя или пулеметчика. Он не орал, не топал ногами, не раздавал зуботычины и практически не наказывал бойцов за их многочисленные “косяки”. Провинившемуся десантнику он смотрел в глаза и бросал одну только фразу, которая надолго делала несчастного посмешищем. Самой большой бедой для солдата было попасть к капитану на профилактическую беседу с глазу на глаз — общался с “преступником” Палыч в этом случае почти на равных, угощал чайком и сигаретами, но даже у самого отчаянного раздолбая в итоге долго шевелились от ужаса пеньки волос на голове, холодный пот тек за шиворот. Воин икал и пускал газы, трясся от стыда и осознания собственной ущербности.

Две тройки — значит, колонна стой. Метрах в сорока по курсу — две пары зеленых угольков. Палыч поднял “Вал”[2], приник к ночному прицелу. Волки. Две матерых тени с горящими светодиодами глаз. Стоят, не уходят, не шевелятся. Капитан чуть повел стволом, потянул спуск. Тихонько чавкнул затвор, между передних лап первого зверя зеленоватым облачком взметнулся фонтанчик мерзлой земли. Второй волчара — видимо, помоложе или самка — резко присел, подогнув хвост между задних ляжек. Вожак невозмутимо потряс передними лапами, досадливо стряхивая стегнувшие по ним льдинки. Звери продолжили путь.

— Омич — Палычу.

— Да.

— Две пятерки.

Колонна пошла.

05:30, 04 марта 2001. Вышли на место. В галогеновом мерцании увязнувших в дымке звезд наметились очертания небольшой поляны с провалами старых капониров под технику. Когда-то, еще в первую кампанию, на этом месте стоял артиллерийский дивизион, стоял основательно и плотно. Вгрызшись в землю, обложившись мешками с песком и окутавшись паутиной колючей проволоки, дивизион контролировал гаубичным огнем добрую треть Веденского района. Поляна чуть возвышалась над рельефом, была замаскирована подлеском, имела хороший обзор.

Приступили к работе саперы, проверяя место будущей стоянки. Солдаты поминутно останавливались, присаживались, поднимая левую руку, и осторожно ковыряли поляну щупами и пехотными лопатками.

06:30, 04 марта 2001. Омич собрал командиров. Вытирая пот, подошел Странник. Над командиром саперов колыхался светлеющий воздух, от БЗК[3] шел пар.

— Долго еще?

— Звенит все, товарищ подполковник. Банки, гильзы, колючка ржавая… Если все копать — часа два как минимум.

Шувалов на секунду задумался, потер кирпичный подбородок.

— Так, хорош, не успеваем. Палыч, распредели технику по капонирам и загоняй. Грач, готовь группу на засаду. Татарин, с тебя охранение. Ставь аккуратно, в кусты пусть не лезут. Странник, как рассветет, вокруг лагеря проверишь, могли растяжек понаставить.

В самый глубокий капонир Палыч загнал “Урал” с боеприпасами. Подошел к Страннику:

— Николаич, капониры проверял?

— Не все успел, Палыч. Там все звенит, мусора укопали кучу.

— Эх…

На рассвете Странник снял в кустах вокруг лагеря четыре растяжки. Гранаты были относительно свежие, не проржавевшие. Свежими были и накопанные гильзы и банки, как будто специально принесенные и насыпанные вокруг да около для усложнения работы саперов. Сомнения, возникшие накануне, заворочались, как упитанные ежи в корзине, укололи душу.

— Местечко-то наше засвеченное, Странник.

— Да я уж понял… — сапер досадливо сплюнул. — Ждали нас тут, или предусмотрительные очень. Странно, что на въезде фугасик не поставили. Видимо, очень хотели, чтобы мы въехали.

— Что командир?

— Согласен. Думает, спалили нас. Скорее всего, у “душья” за такими местами постоянное наблюдение. Какой-нибудь бача раз в два-три дня делает обход, смотрит, не ведут ли свежие следы к местам старых стоянок.