Нога как точка опоры (2012)

И тут я услышал обнадеживающий звук — тихое поскрипывание, когда гипс начал поддаваться. Никакого ужасного нападения не было! Мистер Энох спокойно делал свое дело. Он разрезал гипс сверху донизу и осторожно раскрыл его, высвободив ногу. Гипсовую повязку он небрежно отбросил в угол. Это меня поразило: я воображал себе, что она ужасно тяжелая — сорок или пятьдесят фунтов по крайней мере. Друзья, по моей просьбе приподнимая обе ноги, сказали: «Черт возьми! Эта, которая в гипсе, тонну весит — по меньшей мере на сорок фунтов тяжелее, чем другая!» Судя по тому, как мистер Энох поднял гипс и кинул его в угол, он явно почти ничего не весил, и мертвая тяжесть ноги, те лишние сорок фунтов, была исключительно следствием полного отсутствия мышечного тонуса — того нормального, обеспечивающего осанку тонуса, который наличествует даже при глубочайшем расслаблении или во сне. Мистер Энох отступил от стола или, точнее, внезапно исчез и столь же неожиданно возник в своем углу, еле заметно загадочно улыбаясь.

Теперь в процедурную ворвались старшая сестра и врач из хирургического отделения, улыбаясь и болтая, как будто ничего не случилось — совсем ничего.

Сестра сказала, что собирается снять швы, но вмешался врач:

— Разве вы не хотите посмотреть на свою ногу? В конце концов вы не видели ее больше двух недель!

Хотел ли я? О, несомненно, страстно и жадно, и все же я боялся и колебался, не зная, что увижу; к этим противоположным чувствам примешивалась странная бесчувственность — сорт безразличия, настоящего или защитного, так что меня едва заботило то, что я увижу.

С помощью врача я приподнялся, опираясь на одну руку, и бросил долгий, долгий взгляд на ногу.

Да, она была на месте! Несомненно, была на месте! Гипс не был ни пустым, ни сплошным, как я опасался; не содержал он и массу земли, навоза или гниющих костей. Гипс содержал ногу примерно нормальных размеров, хотя и сильно исхудавшую по сравнению с другой; на ней был аккуратный шов длиной примерно в фут. Нога — и все же не нога: что-то с ней было совершенно неправильно. Я испытывал глубокое облегчение и одновременно беспокойство и шок. Нога хоть и была на месте, все же ее на самом деле там не было.

Да, она была на месте в формальном, фактическом смысле, на месте визуально, но не жизненно, не прочно, не в действительности. Это была не реальная нога, вообще не реальная вещь, а просто лежащая передо мной копия. Меня поразило прекрасное, почти прозрачное изящество конечности и ее абсолютная поразительная нереальность. Она была изысканной и безжизненной, как искусно выполненная восковая модель из анатомического музея.

Я нерешительно протянул руку, чтобы коснуться ее, — и ощущение оказалось таким же сверхъестественным и двусмысленным, как и вид. Нога не только выглядела, как восковая, она была такой и на ощупь — прекрасно вылепленной, неживой, призрачной. Нога не чувствовала прикосновения моих пальцев, так что я стиснул ее, ущипнул, выдернул волосок. Я мог бы вонзить в нее нож, и все равно она ничего бы не почувствовала. Совершенно никакой чувствительности — я мог бы сжимать и тискать безжизненное тесто. Мне было ясно: я имел ногу, выглядевшую анатомически совершенной, которую искусно починили и вылечили без осложнений, однако она выглядела и ощущалась устрашающе чуждой — безжизненной копией, прикрепленной к моему телу. Я снова подумал о молодом человеке, которого видел в тот давний канун Нового года, о его бледном испуганном лице, о том, с каким ужасом он прошептал: «Это просто подделка. Она не настоящая. Она не моя».

— Что ж, — сказал врач, — вы выглядите достаточно мужественным. Что вы думаете о своей ноге? Мы славно поработали, верно?

Да, да, — ответил я, в растерянности пытаясь собраться с мыслями. — Замечательная работа, прекрасная, просто прекрасная. Я от души благодарю и поздравляю вас. Но...

— Что за «но»? — спросил он с улыбкой.

— Выглядит чудесно — чудесно, хирургически говоря.

— Что вы хотите сказать — «хирургически говоря»?

— Ну... она чувствуется как-то неправильно. Она чувствуется... как-то странно, не так, как следует, не как моя. Это трудно выразить словами.

— Не беспокойтесь, старина, — сказал врач. — Все сделано на «отлично». Вы будете как огурчик. А теперь сестра снимет швы.

Сестра со своим подносом с блестящими инструментами подошла, говоря:

— Будет не очень больно, доктор Сакс. Вы, может быть, почувствуете только, как я дергаю. Если станет больно, можно сделать местное обезболивание.

— Приступайте, — ответил я. — Если станет больно, я скажу.

Однако, к моему удивлению, она почему-то не приступила, а стала возиться со своими ножницами и пинцетами — возиться странным и непонятным образом. Я некоторое время растерянно наблюдал за ней, а потом закрыл глаза. Когда я их открыл, она прекратила свои недобросовестные манипуляции, которые, как я подумал, должны были быть чем-то вроде разминки или подготовки. Теперь, как я решил, она была готова снять швы.

— Собираетесь начать? — поинтересовался я.

Она удивленно посмотрела на меня.