Нога как точка опоры (2012)

Я внимательно следил, как она это делала — приподняла ногу, опустила, подвигала из стороны в сто­рону. Я мог видеть все эти движения, но совершенно их не чувствовал.

— А теперь, пожалуйста, более разма­шистые движения, сестра Сулу.

Мужественно — нога была тяжелой, трудно перемещаемой и болтающейся — она подняла мою ногу вверх, потом отвела в сторону, так что нога снова оказалась под прямым углом к туловищу. Эти движения я тоже видел, но по- прежнему ничего не чувствовал!

— Еще один короткий завершающий тест, сестра Сулу, если не возражаете. — Мой голос (это я заметил словно издалека) приобрел спокойные, деловые, «научные» интонации, скрывающие мучительный страх перед открывшейся передо мной пропастью.

Я закрыл глаза и попросил сестру снова подвигать ногу — сначала немного, а потом, если я ничего не скажу, размашисто, как и раньше. Ну, сейчас посмотрим! Если вы перемещаете руку человека у него на глазах, ему может быть трудно отличить ощущение движения от того, что он видит. Они так естественно связаны друг с другом, что че­ловеку непривычно их различать. Однако если вы попросите его закрыть глаза, не возникнет никаких трудностей в оценке малейших пас­сивных движений — даже на долю миллиметра. Именно это называли мускульным чувством, пока Шеррингтон не исследовал его и не переименовал в проприоцепцию; она зависит от поступающих от мускулов, суставов и связок им­пульсов, которые обычно остаются неосознан­ными. Именно благодаря этому жизненно важному шестому чувству тело познает себя и оценивает с совершенной автоматической и мгновенной точностью положение и движения всех своих частей, их соотношение друг с другом, их положение в пространстве. Существовало старинное выражение, все еще часто используемое, — kinaesthesia[9], чувство движения, — однако проприоцепция, более благозвучный термин, представляется гораздо лучшим, потому что предполагает ощущение «должного» —- то, благодаря чему тело знает себя, рассматривает себя как свою собствен­ность. О человеке можно сказать, что он обладает или владеет своим телом, по крайней мере конечностями и подвижными частями, благодаря постоянному потоку информации, поступающей от мускулов, суставов и связок. Человек владеет собой, является собой благодаря тому, что тело знает себя и постоянно подтверждает это знание шестым чувством. Я нередко задумывался о том, что можно было бы избежать абсурдного дуализма философии со времен Декарта благодаря правильному пониманию проприоцепции. Мо­жет быть, такое прозрение мелькало у великого Лейбница, когда он говорил о «мельчайших восприятиях», выступающих посредниками между телом и душой...

— Доктор Сакс! — Нетерпеливый голос сестры Сулу прервал мои размышления. — Я уж решила, что вы уснули или еще что-то. Мои бедные руки болят, а вы не издаете не звука. Я тут сверхурочно поработала с вашим тяжелым гипсом. Я двигала его во все стороны до упора. Только не говорите мне, что вы ничего не чувствовали.

— Сестра Сулу, — сказал я серьезно, — я не чувствовал совсем ничего. На самом деле я все ждал, когда же вы начнете.

Сестра Сулу, так добросовестно помогавшая мне, покачала головой и ушла, все еще растерянно и непонимающе качая головой. «Он казался таким славным, таким нормальным, таким разумным, — должно быть, проносилось за ее гладким яванским лбом, — а теперь он ведет себя так странно!» Она встревожилась бы еще больше, если бы видела сквозь стеклянную дверь мои действия, и уж совсем пришла бы в растерянность, догадайся она о том, что я думал и чувствовал. «Странность» она сочла бы слишком слабым выражением. Пожалуй, она и вообще не нашла бы подходящего слова на собственном, моем или вообще любом языке для описания невероятного характера того, что я испытывал.

Как только она ушла — я сообщил ей, что лишился аппетита и в ленче не нуждаюсь, — я сразу же взялся за свою ногу с острым, изумленным и почти яростным интересом. В тот самый момент я не узнал собственной ноги. Она была полностью чужой, не моей, незнакомой. Я смотрел на нее, совершенно не узнавая. У меня бывали — как бывают у нас всех — неожиданные странные моменты неузнавания, jamais vu[10]; они кажутся сверхъестественными, пока длятся, но проходят очень быстро, и мы возвращаемся в знакомый и привычный мир. Однако сейчас это ощущение не проходило, а становилось глубже и сильнее.

Чем дольше я смотрел на гипсовый цилиндр, тем более чуждым и непонятным он мне казался. Я больше не мог чувствовать ногу как мою, как часть меня. Она словно не имела ко мне никакого отношения. Она была абсолютно «не-я» — и в то же время присоединена ко мне, более того — была моим продолжением.